ДРАКОН ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА
"Единорог" содрогнулся, выплюнул облачко дыма и откатился назад, оставив на рыхлом снегу
глубокие борозды. Четвертьпудовое чугунное ядро по кривой дуге полетело в сторону серого, едва
видного в зимней мгле, города и, не дотянув совсем немного до синей грозной массы, которую
представляли собой ряды французов, упало в сугроб. Вместо того, чтобы срикошетить от земли и
принести-таки в скопление солдат смерть и смятение, оно подняло лишь фонтан белого снега и
комья грязи.
Артиллерийский расчет быстро подбежал к орудию и, чтобы вернуть его на место и откорректировать
высоту дула, потянул за веревку, продетую в дельфины - скобы в виде единорогов, благодаря
которым оно и получило свое название.
Грохот выстрелов заставил встрепенуться лошадь, что стояла чуть позади. Она забила копытом и
испуганно опустила голову. Всадник, не спуская глаз с неприятельских позиций, натянул поводья и
погладил животное по шее.
- Тише, друг.
Капитан Санкт-Петербургского драгунского полка Иван Саблин говорил негромко. Канонада
центральной батареи перекрывала его с легкостью, но кричать не было нужды. Спокойным, уверенным
голосом ему надлежало показать лошади, что он, человек, чувствует ее испуг, понимает, и будет
рядом, пока эти чудища не прекратят извергать гром и ядра. Сегодня ему необходим был верный,
боевой напарник, которым для каждого кавалериста являлась лошадь. А это бедное, испуганное
животное впервые видело битву и дрожало всем телом.
Саблин еще сильнее натянул поводья и с сожалением вздохнул, выпустив в морозный воздух облачко
пара. Это была не его лошадь, место за батареей так же было чужим. И с самого рассвета драгун
чувствовал, что это совсем не его день.
Если быть точным, то все в Польской кампании с самого начала было против капитана, а ночной
разговор с генералом Беннигсеном и вовсе стал приговором. Отчасти справедливым, но не ставшим
от этого более легким.
Перед глазами до сих пор стоял образ сурового генерала, с которым Саблин увиделся в Ауклаппене,
небольшой деревушке неподалеку от Эйлау.
По случаю вызова к главнокомандующему, капитан бросил шинель в лагере и торопливо прошел до
квартиры Беннигсена, как был, в одном мундире. Ни сильный мороз, ни ледяной ветер не смогли
остудить пыл взволнованного драгуна. Да и переживать было от чего.
За всю долгую службу - а Саблин почти двадцать лет находился в беспрерывных походах, - не
случалось с ним такой оказии.
Не успели жерла пушек остыть после пекла Пултуска, как император повелел наградить большую
часть офицеров и низших чинов за проявленное мужество. И Саблину, волею судеб находящемуся в
тот момент в Петербурге, было предписано доставить награды в расположение армии. А заодно и
возглавить запасной полуэскадрон, коему надлежало покинуть место постоянной дислокации и
соединиться с полком.
Казалось бы, что может быть проще? Проследовать с сотней великолепных драгун по следам
многотысячной армии и передать генералу сундучок с наградами. За свою долгую военную карьеру
Саблину приходилось выполнять куда более сложные задания. Но, видимо, та легкость, с какой он
нагонял полки, сыграла с ним злую шутку.
Саблин шел к Прейсиш-Эйлау по Кенигсберской дороге, и со дня на день рассчитывал быть в штабе.
На его беду в один из вечеров зима решила напомнить о себе, и жуткая метель заставила драгун
искать укрытие в придорожных деревушках.
Только после того, как всем его людям был найден теплый и сухой угол, капитан озаботился и о
себе. На пару с подпоручиком Карповым, он подошел к домишке, окна которого уютно освещали пара
свечей.
- Расседлай лошадей, - велел Саблин и поторопился к спасительному теплу растопленной печи.
Карпов не чурался работы. Как любой кавалерист, он предпочитал сам следить как за своим, так и
за капитанским скакуном. К тому же, крестьянское прошлое брало верх над офицерским настоящим, и
лучше Карпова для присмотра Саблину было не сыскать.
Но не успел капитан отогреть замерзшие члены, как, распахнув двери и впустив внутрь снежный
вихрь, в дом ворвался подпоручик, а в жизнь и карьеру Саблина - смута.
- Лепесток, ваше благородие!
Лепесток - трехлетний черный жеребец с белым характерным пятном на лбу, - был любимчиком
Саблина. Малейшего движения коленом хватало, чтобы он сорвался с места в нужном всаднику
направлении. А грохот пушек и свистящие ядра пугали его не больше хлопка ладошами какого-нибудь
мальчишки из обоза. И теперь Лепесток исчез. Карпов снимал новый, выданый перед походом,
розовый вальтрап со своей лошади, когда услышал за спиной приглушенный стук копыт. Жеребец
капитана скрылся в снежной буре, и подпоручик даже не видел, человек ли тому был виной или
нежданный испуг Лепестка.
Верный конь ценнее пруссака-союзника, и Саблин, узнав о пропаже, почувствовал, как сердце упало
в пустой желудок. Особо страшным было то, что сундучок с наградами остался пристегнут к луке
седла, а значит, мечты о новом звании замело снегом, как и следы Лепестка, преследовать
которого было бессмыслено.
Винить во всем несчастного Карпова Саблин не желал. К тому же он сознавал, что прежде самому
надобно было позаботиться о сохранности ценного груза, а не надеяться на расторопность
подпоручика и доброжелательность пруссаков.
Саблин поступил глупо, неблагонадежно, и от встречи с генералом ждал только худшего.
Беннигсен долго не обращал внимания на капитана, что вытянулся перед ним так, что по его прямой
спине можно было отмерять ровность стен. С усталым видом он неторопливо выводил какие-то слова
в журнале. Перо скрипело по бумаге, буквы валились по строчкам в разные стороны, словно солдаты
в каре, раздираемом картечью. Дрожащее пламя свечи выхватывало из темноты не полководца, за
чьей спиной стояли десятки тысяч штыков, а старика, плечи которого с трудом выносили тяготы