— Он не все время пьян, — утешил ее Джим, — Кроме того, вопрос об опекунстве над таким богатым ребенком, возможно, решает даже не король, а влиятельные люди из его окружения, такие, как сэр Джон Чендос.
— А сэр Джон любит тебя, — подсказала Энджи.
— Да, пожалуй, — согласился Джим, — но это только один голос. Более существенно, что король обо мне в целом хорошего мнения из-за истории с Презренной Башней, которая прибавила ему популярности.
Речь шла о появлении во множестве народных баллад, воспевавших спасение Энджи от Темных Сил, которое как раз и случилось в Презренной Башне. Этому способствовали Брайен, Aparx, валлийский лучник Дэффид ап Хайвел и Каролинус. Первые сказители, чтобы воспеть это событие, придумали вводную часть, повествующую, как Джим сначала встретился с королем и испросил разрешения на битву со злом в Презренной Башне. Король милостиво дал разрешение. Таким образом создавалось впечатление, что все сделано по приказу короля. Король это любил.
— Это верно. — У Энджи немного отлегло от сердца.
Заметив это, Джим решил рискнуть и добавить еще чуточку скверных новостей.
— По правде говоря, сестра сэра Ральфа Фалона сейчас здесь, у графа.
Энджи вновь застыла на своем табурете. Она отставила кубок, так и не притронувшись к нему:
— Сестра?
— Да, леди Агата Фалон. Младшая сестра сэра Ральфа. Они были единственными детьми предыдущего барона. Вообще-то, я полагаю, что она, скорее, его сводная сестра. Агата родилась от брака барона со второй женой, той, что была перед Мери Бритен, но она все же претендует на поместье…— Он постарался, чтобы последнее сообщение прозвучало непринужденно. — Но раз у сэра Ральфа была новая молодая жена и раз его сын жив, это, вероятно, исключает сестру из числа наследников.
— Разве? — мрачно поинтересовалась Энджи.
— Да.
— Что ж, это только справедливо. Малютка Роберт должен получить все. В конце концов, он единственный, кому предстоит готовить рыцарей от своего баронства и вести их на битву за короля. Когда станет взрослым, он сделает это, а она, скорее всего, никогда ничего не сделает за всю свою жизнь!
Джим с трудом мог представить знакомых ему в этом средневековом мире женщин, которые бы никогда ничего не сделали в своей жизни. Все они казались безнадежно сверхдеятельными, чуть ли не в большей степени, чем мужчины. Но он хорошо знал Энджи, а потому воздержался и не произнес этого вслух. Кроме того, у него в запасе имелась еще одна горькая пилюля.
— То, что она проявит интерес к этому, вполне нормально. Кто бы ни получил опекунство над юным Робертом, он будет пользоваться доходами от владений Шенов, пока Роберт не достигнет соответствующего возраста. А владения Шенов — ты же слышала — богаты даже для герцога. Не знаю, какие дикие соображения заставили барона поехать на праздник к графу всего с восемью вооруженными вассалами — в таких-то местах!
— Ты полагаешь, — спросила Энджи, не обратив внимания на остальное, — что Агата заинтересована в доходах от имения Шенов, во всяком случае на время опекунства?
— Судя по тому, как обстоят дела в этой точке истории, трудно предположить, что это ее не интересует.
Тут раздался сильный удар в дверь, за которым после паузы последовали два осторожных тихих, будто стучавший внезапно вспомнил, что находится перед комнатой, куда не входят без разрешения.
— Да? — повысил голос Джим.
Дверь со скрипом отворилась, и показалось худое, озабоченное лицо Брайена.
— Джим, Анджела! — приветствовал он их. — Каролинус попросил меня зайти и убедить вас спуститься и присоединиться к другим гостям в Большом зале. Там сейчас собрались все.
Джим поднялся.
— Мне лучше пойти, — сказал он Энджи. — Ты можешь проводить большую часть времени здесь, Энджи. Но от меня ждут, чтобы я был с остальными.
Он направился к двери.
— Гм, — рассеянно отозвалась Энджи, поднимаясь и направляясь в свою комнату. Она помахала Джиму рукой и скрылась за закрывавшим вход гобеленом.
Большой зал, когда вошли Джим и Брайен, был, конечно, уже переполнен благородными господами и дамами, а также другими гостями графа, прибывшими на праздники. Все они, подобно Джиму, поднялись на заре ради обязательного посещения заутрени, первой церковной службы начинавшегося дня. После этого многие гости поспешили сделать то, что обычно делал в таких случаях Джим, а именно: вернуться в свою комнату и вздремнуть. Наступавшая полночь была первым часом Рождества — рождественского бдения, и Джиму следовало сделать вид, что он провел большую часть дня вместе со всеми.
После заутрени многие гости, энергичные и сильные мужчины, отправились охотиться на кабана и все холодное утро рыскали с собаками по лесам, но так и не повстречали ни одного зверя. И все-таки почти все были, как и сказал Брайен, в Большом зале. Почти все приглашенные собрались здесь, хотя, конечно, пригласили далеко не каждого рыцаря и леди из Сомерсета. Сэр Губерт, вздорный ближайший сосед Джима, был из тех, кого не позвали. Но присутствовало достаточно гостей, чтобы тесно заполнить комнату, отгороженную от верхней части Большого зала, принадлежавшего графу. Это помещение, по большому счету, в глазах представителей высшего света четырнадцатого века приравнивалась к семейной комнате, комнате для развлечений. Вдоль одной из стен стоял так называемый постоянный стол, который не убирали в перерывах между трапезами, как обычно поступали со столами. Он всегда стоял накрытым для проголодавшейся знати. Как и все столы уважающих себя людей, его покрывала белоснежная льняная скатерть.
В данный момент на скатерти стояло несколько блюд, соответствовавших правилам, установленным для постящихся. Другими словами, пища без мяса, яиц или молочных продуктов вроде масла или сметаны. Но имелось много блюд со свежей рыбой, умело поджаренной, запеченной, сваренной или приготовленной каким-либо другим способом. К большинству кушаний полагалась подлива, в которой сливки из измельченного миндаля заменяли коровьи, а также масло.
Недостатка в винах, естественно, не ощущалось. Были здесь и маленькие турноверы из теста, не содержащего запретных продуктов, но была и масса вкусных блюд, вероятно готовящихся на том же миндальном, а не обычном молоке или сливках, как было принято.
Высокородные господа могли выпить кубок вина и закусить, стоя, беседуя или разглядывая сквозь большое окно простолюдинов из поместья графа. Многие из этих людей, видимо, просто развлекались, сгребая выпавший за ночь снег, ведь, работая, они совершали бы грех. А потому представители высшего сословия могли беседовать, глядя, чем занимаются простолюдины, что всегда приятно для глаз.
Большинство из гостей Джим ранее не встречал. Он заметил, что Каролинус поглощен беседой с сэром Джоном Чендосом и крупным мускулистым мужчиной с прямыми седеющими волосами и квадратным лицом. Ему было под пятьдесят, одет он был в черную сутану ордена святого Бенедикта, За день до этого Джиму показали на него как на епископа Бата и Уэльса. Он совсем не походил на епископа, скорее на человека, в чью обязанность входило вытаскивать на свет божий грешников, а не утешать раскаявшихся.
Джим и Брайен потянулись к столу, Брайен запасся кубком вина и горстью турноверов. Джим тоже налил себе вина, но взял только три турновера. Приближалась пора полуденной трапезы. Они отошли от стола, дав возможность другим приблизиться к еде.
— Ты не должен быть связан этим ребенком и заботами о нем Анджелы, Джеймс, — начал Брайен. — Ты… Ха!
Взгляд Брайена скользнул по лицу Джима, поднялся выше и остановился на чем-то, находившемся позади. Выражение его лица сменилось, — к несчастью, на то, которое Джим видел на лице друга всегда, когда Брайен собирался ввязаться в драку.
Джим повернулся и увидел, как Брайен двинулся навстречу человеку тех же лет, чуть выше его ростом и более стройному, но в основном похожему на Брайена. Тот тоже был рыцарем, он носил рыцарский пояс, конечно, без меча, как и подобало гостю. Волосы у него были черные, глаза карие, явно дорогой кафтан цвета сливы спускался на серые штаны, завершали наряд изящные черные сапоги без каблуков.