Выйдя из задумчивости, Лайам кивнул:
- Да, конечно. Я буду присматривать за тобой. Еще что-нибудь?
"Еще одно. Я скажу, когда ты вернешься с эдилом".
- Скажи сейчас! - В Лайаме проснулось упрямство.
"Сейчас не могу. Ты все узнаешь потом. Обязательно скажи человеку герцога, чтобы он прихватил с собой искательницу теней".
- Искательницу теней? Что это такое?
"Он знает. Просто скажи ему. Это..."
И снова в мысли дракончика возникла краткая пауза, будто он искал нужное слово, но не мог его отыскать.
"Это... потом ты поймешь".
- Ну, ладно,- согласился Лайам после краткого раздумья.
"Тогда ступай".
Уязвленный Лайам двинулся было к двери, но тут же обернулся:
- Почему ты не знаешь, кто убил Танаквиля?
"Мастер Тарквин мог отключать меня от своего сознания. Он часто так делал".
- И я тоже смогу делать так?
"Сможешь. Когда выполнишь все, о чем я прошу. Ступай".
Но Лайам медлил, прислушиваясь к собственным ощущениям. Это было странно и непривычно, говорить с тем, кто не открывает рта, получать приказы от мелкой твари, не прекословить... Хотя... а что ему еще оставалось делать?
"Мне так же непривычно и странно отдавать приказания, как тебе - их получать. Когда ты выполнишь мою последнюю просьбу, ты станешь моим повелителем".
Обдумывая эти слова, Лайам заковылял прочь от дома.
Вынужденная хромота и плюс к ней тягостные раздумья не могли не сказаться на скорости передвижения Лайама, а потому на дорогу до Саузварка он затратил гораздо больше времени, чем вчера.
Фануил присвоил частицу его души, но Лайам почему-то не злился и не чувствовал себя оскорбленным. Лайам знал, что он по природе своей уступчив. Принимай то, что есть, и устраивайся как можешь,- совсем неплохой девиз. И потом с нынешней ситуацией он все равно не мог ничего поделать: он был достаточно наслышан о магах и их фамильярах, чтобы понимать - эти узы способна порвать только смерть одной из сторон. Лайам понятия не имел, что произойдет с его душой, если Фануил умрет, а потому ничуть не желал выяснять это на практике.
Уяснив себе это, Лайам осознал, что дракончику на самом-то деле пришлось куда хуже, чем ему самому. Он по-прежнему обладал своей душой просто часть ее перешла к Фануилу. А дракончик на какое-то время вообще был лишен души. Лайам попытался представить, на что бы это могло быть похоже, но так и не смог.
В принципе он должен был бы испытывать жалость к маленькому существу, но и это у него не очень-то получалось. Возможно, причиной тому были мысли, которые Фануил внедрял в его мозг. Они были какими-то очень уж голыми - эти мысли, какими-то бесцветными, что ли, за ними не угадывалось никаких чувств. Лайам никогда прежде не задумывался, как выразителен простой человеческий голос. Мысли Фануила не заключали в себе ни боли, ни радости, ни печали - они несли одну холодную информацию.
А вообще испытывает ли маленький дракон какие-то чувства?
Задачи, которые Фануил поставил перед Лайамом, были относительно несложны, можно даже сказать пустячны. А потом, когда фамильяр Тарквина поправится, он научит Лайама закрывать доступ в свое сознание, а возможно, и каким-то другим, более ценным вещам. Пока все происходящее выглядело как честная сделка. Но можно ли полагаться на слово маленькой твари?
Лайам размышлял обо всем этом по пути к Саузварку, шагая среди еще влажных от росы пастбищ и пустынных полей. Когда он добрался до города, прошло два часа, солнце взошло достаточно высоко, но казалось чахлым и водянистым, оно не посылало земле никакого тепла. Лайам продрог, он чувствовал себя грязным, и ему снова хотелось есть. Он решил завернуть к себе в мансарду, прежде чем отправиться на поиски эдила.
Приближаясь к заведению госпожи Доркас, Лайам ощутил, что боль в лодыжке утихла, и стал увереннее ступать на больную ногу. Он остановился прямо посреди улицы и осмотрел сапог. В прочной коже красовались два отверстия, каждое размером с ноготь. Лайам представил, какие же дыры он обнаружит в ноге, и нахмурился.
Добравшись до мансарды, Лайам кликнул хозяйку и спросил горячей воды. Госпожа Доркас не замедлив исполнила просьбу и, поставив ведро, снисходительно глянула на него.
- Что, мастер Ренфорд, хлебнули лишку? - спросила она, приподняв бровь, и усмехнулась.- А я-то думала, с учеными такого никогда не бывает.
Лайам состроил гримасу, страдальчески хмыкнул, и дамочка удалилась, весьма довольная, что сумела поддеть ученого постояльца. Усевшись на стул, Лайам осторожно стянул продырявленный сапог и осмотрел лодыжку - он собирался смыть засохшую кровь и перевязать рану.
Лодыжка была совершенно чистой. На месте укуса виднелись два крохотных круглых шрама. Лайам присвистнул, покачал головой и принялся раздеваться.
Вымывшись горячей водой, он заметно приободрился. А переодевшись в чистое, почувствовал себя совсем хорошо. Сдернув со вбитого в стену колышка теплый плащ, Лайам покинул мансарду.
Герцог земель, на которых располагался Саузварк, слыл большим почитателем таралонской старины. Титул "эдил" он заимствовал из языка, который занесли в эти края Семнадцать семейств, этот язык был долгое время в ходу у знати - пока последний король из дома Квинтиев не умер и трон не перешел к хиреющей ветви рода.
Даже в том краю, где родился Лайам, в Мидланде, чьи жители ревностно держались старинных обычаев, человека, назначенного верховной властью приглядывать за порядком, именовали бы проще - скажем, городским комендантом или начальником стражи. Но саузваркский герцог питал слабость к звучным словам, и потому чиновника, в ведении которого находились стражники и тюрьма, величали столь громко - эдил.
Впрочем, подобное уважение к старине было Лайаму по вкусу.
Лайам отыскал эдила достаточно скоро; стражник, сменившийся с дежурства, проводил его к дому, где тот проживал. Небольшое строение, расположенное на окраине респектабельного района, выглядело ухоженным и аккуратным, хотя, конечно, терялось на фоне роскошных домов торгашей.
Плешивый слуга неохотно провел Лайама в гостиную и предложил подождать.
"Он холостяк",- подумал Лайам, разглядывая простую обстановку гостиной: на стенах - мечи и доспехи и несколько городских карт, нарисованных от руки, на полу - видавшая виды, но добротная мебель. Лайам мало что знал об эдиле: только имя да то, что за ним закрепилась репутация человека грубого, но честного и прямого. Поговаривали, что ему проще собственноручно вмешаться в трактирную потасовку и хорошенько оттузить драчунов, чем доводить дело до герцогского суда.