– А, вы тоже кое-что принесли?
Освободив Лайама от его ноши, Кессиас впустил гостя в дом и провел на кухню. Сейчас это помещение выглядело куда опрятнее, чем утром. Заметив оценивающий взгляд Лайама, Кессиас расхохотался:
– Бурс трудился весь день как заведенный. Просто в кануны праздника Урис убираться запрещено.
Слуга оторвался от котла с закипающим сидром, кисло улыбнулся и без лишних слов вручил Лайаму полную кружку:
– Если не возражаете, Ренфорд, ваше вино мы прибережем для другого случая, а сейчас прикончим эту бадью. Завтра я пить этот сидр уже не стану, а к послезавтрашнему дню он сделается и вовсе бурдой.
Кессиас уселся за стол, кивнул Лайаму, приглашая его присаживаться напротив, и вскинул свою кружку. Лайам чокнулся с ним, и некоторое время мужчины молча прихлебывали горя чий напиток.
– По правде говоря, это просто благодать божья – выбраться из всей этой праздничной амуниции, – через некоторое время произнес Кессиас. Эдил уже успел надеть свою будничную тунику, малость засаленную и в пятнах, но волосы его по-прежнему были в порядке. Словно вспомнив об этом, эдил тут же запустил в них пятерню. – Я бы лучше сделал какое-нибудь пожертвование, чем ходить на эти процессии. Очень уж это все утомительно.
– Представляю, каково пришлось носильщикам Урис.
– О, да! – согласился эдил. – Лучше я уж буду носить доспехи на теле, чем богиню над головой. Впрочем, я вообще предпочел бы быть рядовым верующим. Я чту Урис не меньше всех прочих, но вся эта напыщенность и показуха мне не по душе.
Бурс, очевидно, решив, что сидр больше не нуждается в присмотре, встал и вышел из кухни.
– Ну, а теперь скажите, Ренфорд, что вы думаете по поводу аккуратно внесенной оплаты?
– Тут все вроде бы ясно. Комнаты оплатили, значит, теперь мы твердо знаем, что эту женщину содержал не Тарквин. Впрочем, я никогда в том и не сомневался. Значит, нам следует обратить свои помыслы к Лонсу.
– Ага. Я гляжу, вы наконец-то сбросили Марциуса со счетов. Что ж, это разумно.
– Погодите, Кессиас, и послушайте, что я скажу. Я не могу вам доставить каких-либо доказательств своей правоты, но все-таки по-прежнему думаю, что убийца не Лонс.
Упоминать о Виеску Лайам не стал. То, что он обнаружил, – по крайней мере ему казалось, что обнаружил, – в слова не укладывалось. Да, вроде бы аптекарь хотел ему что-то там рассказать, но это было лишь смутное, секундное ощущение. Ничего такого, о чем бы стоило сообщать Кессиасу, по крайней мере сейчас.
Кессиас пожал плечами:
– В принципе, я бы мог с вами и согласиться. Но там, где есть точное знание, домыслам места нет. Мы знаем, что у актера был очень веский мотив и что орудие убийства вышло из театральной среды. Все ниточки ведут к нему. И потому он от меня не уйдет.
На миг эдил устремил взор в кружку, потом поднял голову и произнес уже совсем другим тоном:
– Впрочем, тут есть еще одна новость, которая может вас заинтересовать. Аптекарь передавал вам привет.
– Виеску? Он говорил обо мне?
– Да, – кивнул Кессиас. – После процессии, уже на ступенях храма. Он, должно быть, заметил – еще на площади, – как я отправил к вам человека, и спросил, не знаком ли я с иерархом. Я сперва не сообразил, что к чему, потом все быстренько понял и сказал, что да, безусловно, знаком. Виеску стал мямлить, что ему необходимо рассказать вам о чем-то, о чем вы расспрашивали его во время вашей последней беседы. У него каша – во рту и в мозгах, его трудно понять нормальному человеку.
– И все-таки, о чем же он говорил?
– По правде говоря, он так бормотал, юлил и запинался, что мне хотелось послать его – надолго и далеко. Он говорил, что его подвигла открыться светлая аура Урис и молитвы других верующих и что он просит вас не винить его за то, что он что-то таил. Наконец он признался, что та самая девушка приходила к нему еще раз, в другой день, и снова выпрашивала у него ту отраву. Ренфорд, это наша красавица или нет?
– Наша, но мы уже знаем, что ее содержал не Тарквин, – отозвался Лайам, досадливо мотнув головой.
– Напомните-ка мне, что там была за трава?
– Сантракт, но это неважно. Тарквин умер, а не выкинул плод.
– И то правда, – согласился Кессиас. – Хотя за всем этим все-таки что-то кроется. Эта ведьма, как видно, запугала нашего Виеску вконец. Даже упомянув о ней, он затрясся как лист, побелел и стал озираться по сторонам.
– Ну так и что же? – Лайаму стоило большого труда сдержать свое раздражение. В нем словно что-то вдруг лопнуло. Как мыльный пузырь. И то, что таил от него Виеску, лопнуло, как мыльный пузырь. И вся его беседа с Марциусом – такой же пузырь, и вся эта кровь девственницы пошла пузырями. Зряшная возня, суета, даром загубленное время. Все это уже просто бесило Лайама. Проблемы греховности и благочестия к смерти Тарквина не пристегнешь, как и проблемы купли-продажи! Кто убийца – вот в чем вопрос! А убийца – Лонс, сказал себе Лайам и внезапно почувствовал, что ему становится легче. Убийца – Лонс! И все, и вопрос закрыт! Он вновь помотал головой и посмотрел на эдила.
– Что с того, что какой-то исполненный благочестия греховодник боится какой-то бабы? Это все мелочи, это уводит в сторону. А нам нужно лишь точное знание – разве не так? И это знание у нас есть! Есть или нет, отвечайте?
Лайам еще раз встряхнул головой и подумал, что не стоит так горячиться. Но симпатяга-эдил вроде бы не заметил ничего неладного в его тоне.
– И то верно. Вы правду говорите. Действительно, главное знание. И мы знаем, что нам нужен актер. Возможно, мы завтра его и сцапаем.
Эдил взвесил в руке свою кружку, убедился, что та почти пуста, и отправился к очагу, чтобы наполнить ее снова, а заодно прихватил и кружку Лайама. Склонившись над котлом, Кессиас пробормотал.
– Впрочем, я сильно удивлюсь, если он не попытается дать деру. Я бы на его месте пустился в бега сразу же после того, как мы взяли его в оборот.