– А ведь он известен как человек очень набожный! – выдохнул Кессиас. – А тут все его благочестие может пойти кошке под хвост. Интересный поворот…
– Нельзя ли как-нибудь разузнать о нем немного побольше. Может, он склонен к выпивке или к слабому полу…
– Если хоть что-то такое и вправду есть, Гериона о том знает – или знает, у кого можно о том разузнать. Я сейчас пойду прямо к ней. Нужно ли мне поспрашивать ее о чем-то еще?
– Да что-то ничего больше мне в голову не приходит, – небрежно произнес Лайам и заработал усмешку эдила.
– Спрошу-ка я у нее, не знает ли она часом, кто убил старика-чародея.
– Спросите, хуже не будет.
– И то правда! Хуже все равно некуда. Пожалуй, так я и сделаю.
Хмыкнув, эдил двинулся к двери, но у порога остановился и задумчиво поглядел на Лайама.
– Пошлю-ка я все же нескольких своих пареньков приструнить головорезов Марциуса. Не можем же мы допустить, чтобы наших славных, несчастных, безобидных ученых избивали прямо по месту жительства. Как выглядели эти типы?
Лайам достаточно подробно описал меченого громилу и крысовидного дохляка. Потом сообщил все, что мог, о третьем участнике избиения.
– Что ж, такой здоровенный шрам не может не бросаться в глаза. Думаю, мы быстро до них доберемся.
– Скажите вашим людям, чтобы они не слишком-то церемонились с этими типами! – крикнул Лайам, когда эдил уже закрывал за собою дверь.
Не прошло и двадцати минут, как Лайам и сам, охая и оступаясь, спустился по лестнице вниз. К испугу хозяйки дома и явному восхищению замарашки-служанки, Лайам умудрился пересечь кухню и ни разу при том не упасть.
С моря на город двигались тучи, а с ними и пронзительный холод, от прежнего голубого неба осталась лишь узенькая полоска на севере. Но зато от холодного воздуха у Лайама прояснилось в голове, и телесная боль немного его отпустила. Лайам брел по тротуару, придерживаясь за стены домов, его ноги временами тряслись, и все тело сводили судороги.
Добравшись до богатых кварталов без особых потерь, Лайам счел, что заслуживает всяческой похвалы. Несомненно, выходить в таком состоянии из дому было глупо, но зато на свежем воздухе его меньше тошнило. До двери Некверов оставалась примерно сотня ярдов. Лайам в очередной раз привалился к стене, чтобы перевести дыхание. Исходящий от каменной стены холод тут же запустил щупальца под плащ Лайама, притупляя боль в ноющих мышцах. Было бы много приятней, если бы можно было повернуться и припасть к холодному камню грудью, но так поступать явно не стояло. Прохожие я без того уже начали странно поглядывать на Лайама.
“Еще сочтут, что я решил помочиться, и кликнут стражу” – подумал Лайам, но сдержал смех, чтобы не расплачиваться за него новыми вспышками боли. В Муравейнике такое сошло бы с рук. Или даже в Аурик-парке. Но здесь? Никогда!
Стена, к которой прислонился Лайам, была не просто стенкой какого-то дома, а настоящей стеной, ровной и высокой, сложенной из хорошо подогнанных друг к другу камней. Лайам знал – этому знанию способствовало изучение модели Тарквяна, – что за этой стеной находится небольшой, любовно ухоженный садик. Его миниатюрное подобие, располагавшееся на рабочем столе волшебника, постоянно находилось в цвету. Два куста роз и три клумбы напоминали искусную вышивку. Здесь же, в настоящем саду, последние цветы наверняка уже увяли под напором зимы.
Интересно, а кому принадлежит этот садик? – лениво думал Лайам. Ведь его хозяйкой может запросто оказаться та самая женщина, которую он разыскивает, беременная женщина, страстно желавшая купить запретную травку, наводящая страх на благочестивого фармацевта и, возможно, замыслившая убийство могущественного чародея. Воображению Лайама эта женщина представлялась чем-то вроде королевы-воительницы, высокая, широкоплечая, с огромным, как котел, животом и с кинжалом в руке. По причинам, известным лишь тому, кто ведал воображением Лайама, кинжал этот скорее напоминал сосульку, чем боевой клинок. Картинка выглядела достаточно живо. Лайам прикрыл глаза и дорисовал еще некоторые детали, суровое лицо, не лишенное красоты, пронзительный взгляд, исторгающий молнии. Подбородок, о который могут разбиваться торговые галеоны. Лайам улыбнулся. Да, такая женщина вполне могла оказаться хозяйкой расположенного за стеной садика.
А могла и не оказаться.
Лайам покачал головой и заставил себя двинуться дальше. Хотя колокола отзвонили полдень уже полчаса назад, Лайам не собирался спешить. Вот и последние ярды до заветных дверей он преодолел медленным шагом.
Ларс долго не отзывался на стук, и Лайам позволил себе привалиться к дверному косяку.
Завидев гостя, старый слуга скривился и не охотно пропустил его в дом.
– Добрый день, Ларс.
– И вам добрый день, сэр Лайам.
Они стояли в прихожей, лицом друг к другу. Лайам расставил ноги пошире, чтобы не упасть. Ларс неловко переминался с ноги на ногу и вдумчиво изучал пол.
“Ну, что с тобой такое? Неужели ты не видишь, что я избит наемниками богатого торгаша и еле стою? Разве это не очевидно?”
Лайам скривился, решив, что таким образом достаточно хорошо обозначил ироническую усмешку.
Когда Лайам кашлянул, Ларс в конце концов заговорил, и голос его звучал жалобно:
– Вы уж меня простите, сэр Лайам, а только лучше бы вам сюда не приходить. Я понимаю, что я простой слуга, а вы настоящий господин, важный и благородный, и что вы ничего плохого не хотите. И Урис видит, у вас и вправду получалось развеселить госпожу. Но все равно лучше бы вам не приходить. Хозяин сказал, что его сегодня почти весь день не будет, но если он проведает, что вы тут…
Старый слуга умолк, горестно покачав головой. Лайам все его легкомыслие как рукой сняло – серьезно ответил:
– Я надолго не задержусь, Ларс. Обещаю.
Слуга на мгновение взглянул ему прямо в лицо, словно решая, можно ли положиться на его обещание, потом кивнул.