– Однако даже один-единственный визит в этот дом мог весьма и весьма впечатлить самого Виеску. И настолько, что он впоследствии мог решить подыскать себе что-то еще. Ведь женщины Герионы обходятся дорого, верно?
– Еще бы! Там же одни принцессы или королевы!.. – расхохотался эдил. Впрочем, это не помешало ему с жадностью подхватить мысль Лайама. – Так вы думаете, что он где-нибудь нашел себе развлечение подешевле и теперь то грешит, то терзается в смертных муках?
– Для этих терзаний есть основания. Всякий, кто разузнает – или уже знает – об этом, может держать Виеску в руках. Он ведь имеет возможность в одно мгновение сокрушить репутацию ревностного почитателя Урис, которой пользуется аптекарь, – ведь верно? И тем самым уничтожить Виеску как личность – ведь для него собственная набожность имеет очень большое значение, разве не так?
Кессиас снова расхохотался, на этот раз словно бы изумляясь словам Лайама и, слегка посмеиваясь над собой.
– Да вы не ищейка, Ренфорд, вы прямо-таки провидец. Вы – орел, что взирает с небес на мелких людишек и читает в сердцах их, словно в открытой книге. Итак, у нас появилась уверенность, что таинственная особа имеет возможность влиять на Виеску. И что дальше?
– Да ничего, собственно. Нам нужно знать, чего она от него хотела помимо сантракта и почему. А узнаем мы это лишь после того, как выясним, кто она такая. – Лайам помолчал, потом добавил, сделав вид, будто разговаривает с собой: – И кажется, я знаю, как это сделать.
Кессиас приподнял лохматую бровь и вопросительно посмотрел на Лайама, приглашая того объясниться.
– Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что эта дама должна сегодня вечером встретиться со своим благодетелем. И мне хотелось бы подобраться как можно ближе к месту их встречи.
Лайам не стал объяснять, на основании чего он пришел к такому выводу. Если окажется, что между таинственной женщиной и смертью Тарквина никакой связи нет, то вовсе незачем сообщать кому бы то ни было о том, что Неквер изменяет своей жене.
– Чтобы проникнуть в самую глубину ее души и извлечь на белый свет ее сокровенные тайны? Тогда вам захочется прихватить с собой спутника – верно?
– Нет, – медленно промолвил Лайам. – Как я уже сказал, я могу ошибиться, а я предпочитаю ошибаться в одиночестве, без свидетелей.
Кессиас зашелся смехом, затем обошел стражника, продолжавшего возиться с огнем.
– Хорошо сказано, Ренфорд! Ей-ей, хорошо! Я предпочитаю ошибаться в одиночестве! Каково, а? Но все-таки Муравейник, да еще в штормовую ночь, – неподходящее место даже для очень зубастой ищейки. А потому вы все-таки прихватите с собой Боулта, – произнес эдил, ткнув толстым указательным пальцем в сторону стражника, присевшего у камина.
– Боулт, дружище, если ты увидишь нечто такое, о чем мастер Ренфорд велит тебе забыть, – скажем, если тебе на глаза попадется какой-нибудь человек, выходящий оттуда, где ему находиться не полагается, – ты это выбросишь из головы, словно оплаченный счет. Ты все понял, Боулт?
Стражник кивнул – ему эта затея явно не нравилась, и он с трудом скрывал свое неудовольствие. Эдил усмехнулся Лайаму:
– Итак, к какому времени мой добрый Боулт должен к вам присоединиться?
– Где-нибудь к половине восьмого.
Кессиас снова опередил Лайама и разобрался в его чувствах лучше, чем сам Лайам. И почему только он не взялся сам решать загадку Тарквина? Этот неуклюжий, грубоватый на вид человек был куда толковее всех, с кем до сих пор приходилось сталкиваться Лайаму.
– Ну как, Боулт, можешь ты внести этот поход в свое расписание дня?
Боулт кивнул. Но распоряжение начальника каким бы веселым тоном оно ни было сделано – явно не приводило стражника в восторг.
– Тогда вам лучше бы отправиться на свой чердак, Ренфорд, пока шторм не разбушевался окончательно, и подождать нашего неунывающего Боулта там.
Лайам согласно кивнул. Но прежде чем уйти, он вылил остатки содержимого кружки обратно в бочку – так и не сделав больше ни одного глотка.
14
К ТОМУ МОМЕНТУ, когда Лайам вышел из тюрьмы, едва моросящий дождь сменялся более сильным. Но все-таки Лайам успел добраться до своего жилья прежде, чем буря разбушевалась вовсю. Когда Лайам снял плащ, раз дался первый раскат грома, в стук дождевых капель по крыше перерос в непрерывную дробь, словно по небу несся табун лошадей. Лайам выругался в адрес Неквера, выбравшего для свидания такой паршивенький вечерок.
В мансарде было тепло. Лайам посмотрел на постель, прикидывая, сколько же времени он спал прошлой ночью. Немного. Отставив на время размышления о причинах, породивших его недосып, Лайам решил исправить это упущение и малость вздремнуть. Он аккуратно развесил свой плащ – сохнуть – и сложил прочую одежду на стул. К счастью, она была почти сухой, новый плащ действительно неплохо удерживал влагу. Когда Лайам задул свечу, комнату озарила вспышка молнии, и Лайам, уже собиравшийся лечь застыл на мгновение. Дождь пошел с такой силой, что уже не воспринимался как ливень.
За окном стояла сплошная водяная стена, она чуть качалась. Да, буря наконец-таки разгулялась.
Несмотря на грохот дождя – а может, и благодаря ему, равно как и благодаря недосыпу, – Лайам уснул, едва успев нырнуть под одеяло. Последнее, что он успел сделать, – это повернуться на спину, чтобы пощадить Многострадальные грудь и живот.
Лайам проснулся оттого, что стук дождя ослабел. Основной натиск бури миновал. Смыть Саузварк с лица земли ей не удалось, буря впустую растратила свои силы на дождь, который сейчас казался совсем слабым по сравнению с недавним буйством стихии. Эта перемена разбудила Лайама. Усевшись в темноте на постели, Лайам даже подумал, что погода совсем наладилась.