— Нет-нет-нет! — она помахала перед носом мужа пальцем, отступая и не позволяя себя обнять, повалить, заласкать. — Договор!
— Оставь эти глупости! — начал сердиться Артур.
— Тогда каждый останется при своем. А тебе, дорогой муж, придется немного подождать, — Катия гордо запахнула халат, хотя ощущение своей беззащитной обнаженности не покидало ее. — Подождать пока я не стану прежней.
— К черту!
— Нет!
На какой-то миг Катии стало страшно, что Артур потеряет контроль, поддавшись желанию, ни в чем не уступая, получить свое немедля. И эта игра была бы ох какой неприятной.
— Хорошо. Пусть принесут мыло и бритву, — Артур был недоволен, или делал вид, что сердится. А значит, ей предстояло сделать все, чтобы разгладить сердитую складку между его бровей.
Она впервые брила мужчину. Это оказалось не очень сложно при определенной аккуратности и старании. Может она была слишком медленной: Артур терял терпение, поскольку, презрев опасность, попытался прощупать ее безволосый лобок и промежность. В наказание получил порез. Правда, совсем неглубокий.
— Уже ничего нет. — Катия забрала капельки крови поцелуем. И, перейдя к губам мужа, прошептала. — А так намного лучше…
Он перебросил ее через плечо, швырнул на кровать.
— Сейчас проверим!
***
— Значит, сэр Персиваль назвал короля подкаблучником?
— Не совсем так… — заерзала на месте беззаботная хохотушка Элейн, когда в очередной раз докладывала о тайных беседах со своим возлюбленным. — Он… Просто…
— Ему просто стоит жениться, а не распускать сплетни и не порочить моих фрейлин.
Элейн замялась, смутилась, покраснела — она рассчитывала на беззаботное щебетание подруг, а столкнулась с ледяной безапелляционной холодностью королевы.
— Я поговорю об этом с Артуром, — поспешила успокоить подругу Катия.
На самом деле это Катии нужен был кусочек льда, или собственная рука, или еще что-то, чтобы умерить зуд. Потеря Артура была очевидна, но не столь болезненна, ее же потеря была невидима, но ощущалась ежесекундно. Оставалось только ждать ночи…
========== Часть 10 ==========
Ей приснилась бабочка. Очень красивая. Яркая. Черная с красно-белой каймой на крыльях. Совсем не зловещая, наоборот — удивительная настолько, что, уже порвав окончательно связь с миром грез, но, еще не придя в себя, Катия не могла понять, почему так мерзнет высунутая из-под шкуры ступня. Во сне было так тепло, что странно было вспоминать: сейчас Имболк, и морозы такие, словно весна и не собирается приходить. Когда по традиции после всех обрядов хотели разлить вино, оказалось, что оно замерзло в бочках, и пришлось рубить его топором и раздавать кусками.
И вдруг — бабочка… В тот момент Катия не увидела в этом знака. А заледеневшую ступню как-то само собой пристроила к теплой лодыжке мужа. Не то чтобы она намеренно пыталась его разбудить, но он проснулся. Проворчав что-то, Артур поворочался, а потом решил, что естественное желание согреть конечность это своего рода заигрывание и, не тратясь на ласки, бесцеремонно возлег на жену. Она не возражала, принимая его благосклонно и радостно. В груди волнительно порхала бабочка. И это был добрый знак.
После четырех лет, когда королева начала считать себя неспособной произвести еще ребенка, боги простили их и благословили.
Ребенок должен был родиться где-то к Самайну. И это тоже был добрый знак, как и щедрое урожайное лето. Родиться малышу предстояло в государстве, где мать его, пусть и формально, была хозяйкой и где ему суждено провести свои юные годы. Так странно… Когда Катия проходила через костер, на грудь ей села бабочка — точно такая же, как была в ее сне. Откуда ей было взяться? Разве что жар костра не успел опалить ее, а только согрел и разбудил, а она, глупая, подумала, что снова настало лето. Или то была чья-то душа, которая не ушла и отчаянно жаждала снова вернуться в мир.
По неведомым ей причинам Катия надеялась, что это отец навестил ее. А вскоре и ребенок попросился на свет.
Это был так ожидаемый всеми мальчик — надежда двух королевств. Катия лелеяла ребенка — уже не частичку себя, но такого родного — пока была возможность: через несколько дней они вернутся в Камелот, он же останется здесь, в Уэльсе. Так сложно было расстаться с ним хоть на миг, пусть это и было неизбежно. Она давно уже выбрала ему гордое имя, достойное короля и полное уважения к его отцу. Артиген — рожденный медведем. А вот Артур, взглянув на сына, неожиданно провозгласил:
— Борр! Такой же крепыш как этот парень… Был…
— Борр? — в том, что имя принадлежало кому-то из прошлого мужа, Катия не сомневалась. Но само оно звучало как-то слишком простецки. — Кто он?
А Артур отстранился, как будто в себя ушел, но продолжил:
— Кабан… Друг, каких больше не будет, — потом очнувшись, довольно бодро добавил. — Его сына, Блу, ты, конечно, знаешь.
Конечно, она знала юного пажа Артура, шустрого и немного дерзкого, как, впрочем, и положено подростку.
— Борр… — одними губами неслышно произнесла Катия, рассматривая сына. — Борр, — повторила чуть громче. Потом медленно, торжественно и важно, произнесла. — Привет, Борр, принц Уэльский.
Немногим позже настало время познакомить с братиком и малышку Моргану. Но то, что случилось при этом, насторожило Катию, чуть омрачив счастливый момент.
Дочка внимательно и сосредоточенно рассматривала младенца, не выражая ни боязни, ни удивления, а потом заявила:
— Ненавижу его. Он украл мою корону.
Катия опешила и не сразу нашлась, что сказать. Однако Моргана была развита не по годам, и потому мать сказала ей правду, способную подсластить не детскую обиду:
— Зато он дал тебе возможность самой выбрать себе мужа. А это стоит гораздо дороже короны.
Моргана надула губки и пожала плечами.
Но как могла пятилетняя девочка произнести подобное без чужой злой подсказки? И пусть не так категорично, но отчасти Моргана была права. Для мирного объединения королевств в одно требовалось, чтобы меньший Уэльс не чувствовал себя зависимым, и потому будущий король Англии и Уэльса должен воспитываться именно в Уэльсе, чтобы с детства впитывать традиции и дух здешних земель. Если же у королевской четы так и не родился бы мальчик, то корона перешла бы старшей дочери, а совет шести баронов Уэльса выбрал бы ей мужа. Так решила Катия, и совет баронов ее поддержал. Тогда это решение казалось самым правильным. Оно принималось больше разумом, но отчасти — и сердцем. Катии хотелось искупить вину за то, что некогда отец, чтобы создать свою армию, отдавал английских детей северянам, отрывая от родных. Ее же брак с королем викингов скрепил бы союз, превратив эту армию в меч, карающий Англию. Слава богам, этого не случилось. И теперь ее дети станут для земель ее родины надежным щитом.
Вот только северяне говорили о мире, но желали ли его?
Казалось бы, король северян явственно доказал добрые намерения дружественного союза, прислав к коронации Катии особые дары. Во-первых, он вернул Гарет Белоручку. И девушка заверила, что с ней обращались очень учтиво, даже после того, как она призналась, кто есть на самом деле. Во-вторых, еще был сундук. Под достоинством скрывая любопытство, Катия неспешно его открыла, и не сдержала крик. Внутри не оказалось ни драгоценностей, ни редких приятных предметов. Только отрубленная голова, в которой угадывался седобородый северянин, посмевший ее похитить.
Жестокие нравы, но широкий жест… Вроде бы…
Конечно же, послов пригласили на последующий пир. Конечно же, усадили на почетные места рядом с королем и королевой. Можно было бы только радоваться благополучному исходу, если бы не брошенная главным послом странная фраза, сказанная негромко, но настолько открыто, будто он был уверен, что шутку его не поймут.
— Надели на медведя намордник, а он и не понял.
— О каком медведе речь? — поинтересовалась Катия.
Один из гостей уставился так, словно его поймали на краже посуды. Их главный же, заменивший Седобородого, оказался более сдержанным в своем удивлении. Прищурившись, он краткий миг оценивал Катию, а потом скривил губы в почти любезной улыбке, похожей на оскал.