— Наряды местных женщин в своем роде тоже очень красивы. Особенно мне нравятся их юбки из ярко-красной шерсти. Вам должен быть по нраву этот цвет. Он так напоминает кровь. Ведь вы — Бог войны…
— Элинор, вы совсем не знаете меня! — с жаром заговорил Симон. — Разве можно любить войну и то, что она несет людям?! Знаете ли вы, что такое битва как она есть, безо всяких прикрас? Это прежде всего нестерпимая вонь: смешение запахов пота, крови, испражнений, рвоты, конского навоза, взрыхленной копытами земли… Это страшный грохот железа, свист стрел, вопли, стоны, крики, вой, проклятия… Это полчища мух, это струи пота, заливающего глаза, это нестерпимая жажда и неимоверное напряжение…
— Неужто вы хотите сказать, что не верите в необходимость войн и сражений?
— Если человек не может мирным путем отстоять то, что принадлежит ему по праву, он берет в руки оружие. Если страной управляет мудрый и сильный властитель, то гражданам ее нет нужды опасаться нападений врагов. Ваш брат, дорогая Элинор, слаб и беспомощен. Подданные не любят его за то, что он потакает своим фаворитам, пренебрегая интересами коренных жителей страны. Мало кто охотно пойдет сражаться под знаменем такого монарха, следовательно, Англия постоянно находится под угрозой вражеского вторжения.
Элинор печально вздохнула и поднялась из-за стола:
— Спокойной ночи, милорд. Вы сказали мне горькую правду. Я благодарна вам за это. Но теперь мне необходимо побыть одной, что бы обдумать ваши слова.
— Какой прок от женщины, чьи мысли устремлены к политике, тогда как мои устремляются к ее ложу? — подмигнув ей, проговорил он.
Элинор вспыхнула и хотела было ответить ему резкостью, но, поняв, что он намеренно дразнит ее, рассмеялась и покинула зал.
29
Симон предложил Элинор принять участие в охоте, о которой она пока знала лишь понаслышке, — поймать арканом одну из диких лошадей, валлийских пони, стада которых в изобилии паслись на холмах, окружавших Чипстоув.
Ранним утром, одетые в охотничьи костюмы и ярко-красные плащи, они выехали из ворот замка. Стояла чудесная погода, и Симон с Элинор наслаждались прогулкой по холмам и перелескам, залитым солнечным светом. Де Монтфорт, к немалому удивлению Элинор, оказался любителем и ценителем природы. Он знал названия многих, полевых трав и деревьев, он рассказывал ей о повадках диких животных и птиц. Время летело незаметно. Лишь в середине дня в живописной долине меж двух пологих холмов они заметили небольшой табун диких пони. Вспугнутые появлением всадников, лошади под предводительством крупного и сильного вожака понеслись прочь. Симон пришпорил своего жеребца и помчался им наперерез. Он бросил лассо, и через секунду молодая мохноногая кобыла уже взвилась на дыбы, силясь стряхнуть со своей шеи стягивавшую ее петлю.
— Рискнете проехаться на ней верхом? — спросил Симону Элинор.
— Отчего же, с удовольствием.
Он помог ей сесть на круп взмыленного животного и, не снимая петли лассо с шеи кобылицы, спешился и повел пони за собой. Элинор уверенно сидела на спине присмиревшей лошади и поглаживала ее по мощной шее.
— Вы хотите оставить ее у себя?
— Нет, ни в коем случае! — Элинор тряхнула головой. — Я дарю ей свободу.
— Тогда прыгайте, да поживее!
Симон снял лассо с шеи кобылы, и в ту же секунду Элинор скользнула в его раскрытые объятия. Пони помчался догонять своих сородичей, а Симон рухнул наземь вместе с Элинор. Смеясь, они покатились вниз по склону холма. Де Монтфорту удалось остановить их падение, прижав хрупкое тело Элинор к жухлой траве, покрывавшей землю.
Она вгляделась в его смеющееся лицо и внезапно почувствовала, что все преграды, стоявшие на пути ее влечения к этому удивительному человеку, внезапно рухнули. Набрав полную грудь воздуха, она что было сил крикнула:
— Сим! Сим! Пусть все катятся к черту! Мне плевать, что обо мне подумают! Будь моим тайным возлюбленным!
Де Монтфорт страстно и нежно поцеловал ее, и через несколько секунд они уже мчались наперегонки по направлению к замку. Элинор не помнила, как они доехали до ворот, как спешились во дворе и передали поводья конюхам, как поднялись по лестнице в ее спальню. Ей было безразлично, что сновавшие по замку слуги, едва взглянув на их лица, могли без труда догадаться, ради чего они так поспешно вернулись с охоты. Едва за ними закрылась дверь спальни, как она бросилась в объятия Симона, приникнув к нему в страстном порыве.
— Тише, дорогая! — нежно увещевал он ее. — Вы ведь еще не готовы к тому, чтобы принадлежать мне. Нам следует медленно идти путем любви и наслаждений, чтобы в момент нашего единения вы полностью раскрылись навстречу мне!
Симону пришлось бороться не только с нетерпением Элинор, но и противиться своему вожделению, неистовому желанию немедленно овладеть ею. Он хотел пробудить ее чувственность, научить ее наслаждаться их близостью, но для этого следовало преодолеть ее невольный страх перед любовными объятиями, ведь первое ее сближение с мужчиной закончилось трагедией, о которой она непрестанно вспоминала, терзаясь раскаянием в грехе, которого не совершала.
— Кэти, любовь моя, позволь мне взять тебя на руки!
Подхватив Элинор с пола, он понес ее к стоявшему у камина креслу и сел в него. Она гладила тонкой рукой его волнистые волосы, а он расстегнул ворот ее платья и любовался ее налитой грудью.
— Твои груди безупречны, о мое бесценное сокровище!
Симон легонько провел пальцем по ее розовым соскам, затем прижался к одному из них губами. Элинор шумно вздохнула и обхватила его за шею.
— Ты чувствуешь, как одежда начинает стеснять тебя? — спросил он ее. Элинор кивнула. Он быстро снял с нее платье, рубаху, панталоны и чулки, затем стянул свои рейтузы и камзол. Взгляд Элинор был устремлен на его фаллос, который на сей раз не был покрыт кожаным чехлом. На ее глазах он увеличивался в размерах, пока его верхняя часть не выглянула из-под крайней плоти, раскрывшись, словно бутон цветка. Во взгляде Элинор отразился страх.
— Любовь моя, тебе нечего опасаться! — усмехнулся Симон. — Ведь я не наброшусь на тебя, как жеребец на кобылу! Я обещаю тебе, что буду осторожен, нежен и ласков с тобой! Но сначала мне следует обучить тебя искусству поцелуев. Ведь они отличаются друг от друга, как хлопья снега, как листья на деревьях, хотя те и могут показаться одинаковыми, но это лишь на первый взгляд!
Он поднес ее тонкую руку к своим губам и стал один за другим целовать ее пальцы. Элинор с улыбкой положила голову ему на грудь.
— Симон, наши волосы одного и того же цвета. Смотри, они спутались, и трудно сказать, где кончаются твои пряди и начинаются мои.
— Да, Кэт, ведь мы созданы друг для друга! Так и наши тела соединятся воедино, и ты и я — мы оба сможем чувствовать за двоих!
Больше часа они предавались поцелуям, и Элинор убедилась, насколько Симон был прав, говоря, что они бывают разными, в то же время походя друг на друга.
Де Монтфорт не забывал и о том, что женщины возбуждаются не только умелыми ласками, но и нашептываемыми им на ухо любовными словами. Целуя стройную шею Элинор, он страстно шептал:
— Любовь моя, я не в силах высказать, что ты значишь для меня! Я днем и ночью думаю о тебе, мечтаю увидеть тебя! Стоит мне встретиться с тобой, как меня охватывает желание подойти как можно ближе, чтобы обонять твой запах, коснуться твоей руки. И как только это происходит, я пламенею от стремления снять с тебя одежду и прижать к своему обнаженному телу, покрыть твою грудь и шею поцелуями. Вот так… и так… и так…
Элинор со стоном раздвинула бедра и коснулась рукой его возбужденного члена.
— О, Сим, пожалуйста!
— Тебе только кажется, что ты готова принять меня, любовь моя, но на самом деле это не так!
Он потянулся к ее лону и стал гладить пальцами набухшие, покрытые курчавыми волосами складки у его преддверия.
— О Сим!..
Симон ввел палец во влажное лоно Элинор и стал осторожно водить им взад-вперед.