- Ко мне! - раздался издалека чей-то командный голос. Вероятно, Гунмара, предположил Джон, поскольку тролли, восстанавливаясь на ходу, ворча и поводя широченными плечами, вперевалку затрусили к выходу. Одну зверюгу все-таки пришибло очередным рухнувшим с потолка камнем, и совсем уже снаружи послышалась ругань Израна:
- Опять обвал? Да какого хрена, Довакин?!..
Разбирайтесь сами, остервенело подумал Сноу. Кому было сказано бегать по мосту и выманивать врагов, чтоб вас всех!.. И где тут Собор?
Налево, вверх по лестнице…
Прыгая через три ступеньки, он подлетел к массивным дверям и толкнул одну из них внутрь, наполовину ожидая, что и она окажется заложена на засов. Но нет, дверь подалась и отворилась, пропуская внутрь, - а потом сама захлопнулась за спиной, напрочь отрезав его от шума и криков снаружи. Джон для порядка потянул тяжелое кольцо, вспомнил дом в Маркарте и помрачнел, понимая, что теперь ее уже так просто не открыть.
Собор был высоким и величественным, пусть и на очень мрачный лад. И он был тихим - настолько тихим, что на мгновение Джон подумал, будто снова оглох. Пылинки плыли в воздухе, сверкая в узких лучах, и он сделал несколько неуверенных шагов вперед, протягивая руку к этим искоркам, внезапно осознавая, что это прах принесенных здесь жертв.
Впереди, в полукруглом алькове, высился темный постамент, а над ним громоздилась ужасная голова в рогах, бесконечно лившая из своей пасти кровь Обливиона в чашу алтаря. Такую голову Джон уже видел в Маркарте и теперь догадался, что, вероятно, она имеет портретное сходство с Молаг Балом.
Он сделал еще несколько шагов, глохнувших в этой тиши, и остановился.
- Виртур, - негромко позвал он. - Хватит прятаться.
Тишина. Глухая, ватная, мертвая. Джон покрутил по сторонам головой, слыша тонкий раздражающий звон, которого на самом деле не было. Из-за давящего беззвучия ему уже начинало мерещиться, будто издалека доносится чей-то разговор… и следом песня…
- Сердце воина в нашем герое горит, - пел кто-то противным утиным голосом словно за миры отсюда. - Услышьте же, люди, придет Довакин…
Джон еле удержался, чтобы не рявкнуть: “Заткнись!”
Он мрачно покосился на голову в рогах, подозревая, что та каким-то образом повинна в происходящем, но голова сохраняла бесстрастный вид и только все лила и лила беззвучный поток крови в чашу.
Песня оборвалась, сменившись всхлипами. Кто-то горько плакал, все так же далеко отсюда, где-то под другим небом и солнцем, и от этого плача у Джона почему-то захолонуло сердце.
- Джон, - послышался шепот и тут же взорвался плачем и всхлипами, а потом, уже в полный голос, - отчаянный стон: - Джон!..
- Дени… - он качнулся к алтарю, понимая, что голова все-таки виновата, что ему не послышалось, что каким-то образом голос жены действительно нашел к нему дорогу через миры…
- Думаешь, это обман? - поинтересовалась голова с участливым интересом. - Думаешь, я тебя морочу, Довакин? Или тебе уже хочется спросить у своих любимых драконов - чего они тебе не рассказали?
- Ты мне скажи, - хрипло произнес он, понимая, что верить Молаг Балу нельзя, но в то же время чувствуя, что голос подлинный и это действительно была Дени. - Чего они мне не рассказали?
- Да почти ничего, - отвечала голова, - но ведь ты и сам это знаешь. Зачем ты сюда пришел, Джон Сноу? Надеешься победить меня?
- Нет, - сказал он, чувствуя, как от тишины снова начинает закладывать уши. Даже голос Молаг Бала, хрустом отдававшийся в его костях, был предпочтительнее безмолвия. - Лишь остановить.
- Валяй, - снисходительно позволила голова. - Пробуй. Почему бы нет.
- Вот так просто? - вяло удивился он.
- Кто сказал, что будет просто?
Джон не услышал ни скрипа тетивы, ни шороха оперения - тишина в который раз поглотила Собор, оставив чувства дрожать оголенными в немой пустоте. Но все же что-то эти несчастные замученные чувства еще были способны уловить - некое намерение, волю, направленную прямо в его сердцевину. Чувство направления, странное чутье пока что оставалось с ним.
Все же кое-что драконы рассказать успели…
Он шагнул в сторону, на ходу оборачиваясь и не столько видя, сколько ощущая свистнувшую впритирку стрелу, пролетевшую мимо так же, как некогда - сто лет назад, на Солстхейме - с ним разминулся отравленный дротик.
На галерее над входом стояло белесое иссохшее существо в древних доспехах, с золотым луком в руках. Глаза снежного эльфа полыхали красным огнем, губы кривились, обнажая мелкие частые зубы. Новая стрела уже лежала на тетиве, черная, мокрая. Алтарная кровь, понял Джон. Возможно, она не способна развеять душу, но наверняка сумеет причинить немало неприятностей…
- Виртур, какого хрена, - устало сказал он, цитируя Израна. - Что я тебе сделал?
- Ты спас Алдуина, - прошипел бывший викарий Акатоша. - И весь этот мерзкий мир под солнцем.
- А, ну да, - припомнил Сноу.
- Ауриэль покинул меня, - выплескивал наболевшее эльф. - Он отвернулся от своего верного слуги! Лишь из-за того, что я стал вампиром!..
- А от меня не отвернулся, - похвастался Джон. - Может, дело не в вампиризме?
Молаг Бал глухо захохотал, булькая кровью в чаше. Джон напрягся, вдруг осознавая, что про Принца Даэдра он ухитрился позабыть. А ведь тот прямо за спиной, следит за ними каменными глазами изваяния…
А где-то далеко плачет Дени…
- Я исполню пророчество! - исходил злобой Виртур. - Я поклялся, что…
- Гол Ха Дов!
Запретное Слово вырвалось из его глотки, оборвав исповедь жреца на полуслове. Жалобы опального викария всколыхнули в нем все самое темное. Сноу не желал слушать нытье - слишком много он слышал его в своей жизни; все, чего он хотел, это заставить Виртура заткнуться и отдать ему клятый лук.
И все же… Запретное Слово. Не чересчур ли?
В голове пронеслась стайка испуганных мыслей о том, что он ведь знает и другие Крики. Фус, Йоль - сгодился бы любой, даже тот, что спрятал бы Виртура вместе с хваленым луком в другом измерении. И, конечно, тот последний, подаренный Дюрневиром, Ри Вааз…
Джону начинало казаться, что его вампирская часть и Слово будто образовали некое новое существо, которое постепенно, исподволь начинало красть власть над его собственным телом и Голосом.
Стрела сорвалась с полунатянутой тетивы, упала по дуге и бессильно клюнула острием древние камни Волкихара. Виртур опустил лук и сгорбился, придавленный чужой волей, жалкий и дряхлый.
- Неси лук сюда, - приказал Джон, раздраженный тем, что этому тупице все надо объяснять. - Быстрее, - добавил он, наблюдая, как тот еле тащится по галерее.
Лук был прекрасен. Изящный, золотой, как солнышко на заре, он перекинулся легкой дугой через ладони Виртура, которые тот почти молитвенно протянул к Джону.
- Прошу, прими его, хозяин, - взмолился несчастный эльф и от избытка чувств бухнулся на колени. - Лишь ты достоин владеть им!..
- Благодарю, - сухо ответил Сноу, принимая дар, и вдруг почувствовал, что лук будто бы откликнулся на его прикосновение, соглашаясь на смену владельца. Странно… его что, надо отдавать по доброй воле? Впрочем, божественным артефактам, бывает, приписывают и не такие свойства.
Он закинул лук за спину, поправил тетиву, наискосок перечеркнувшую золотом черный пыльный камзол. Потом, перехватив Длинный Коготь понадежнее, крепко взялся другой рукой за согбенное плечо Виртура:
- Встань, - позвал он.
Эльф поднял на него ошеломленные глаза, словно не веря, что ему могли оказать такую честь, и Джон понял, как легко было бы привыкнуть к такому обожанию. И совсем недолгое время спустя любые другие взгляды - не с колен и без подобострастия - начнут казаться непомерно дерзкими.
Виртур торопливо поднялся и Джон увидел его красные глаза прямо напротив. Сейчас они уже не полыхали, а казались тусклыми, словно дотлевающие угли. Истощенный вампир пошатывался под его рукой; похоже, бедняге не слишком помогла кровь всех тех, кого он сгрыз в подвалах.