- И ты справилась. Спасибо тебе за это, - искренне сказал он.
- Больше никогда, - ворчливо ответила она и съежилась, обхватив себя руками: - Боги, как же холодно…
- Разве холодно? - удивился он, и сердце тут же екнуло при воспоминании о Серане.
- Ну, тебе-то жаловаться не на что, - съехидничала Арья, - сидишь весь в волках и драконах.
- Так иди сюда, - заявил он, млея в кругу семьи. Бок о бок с меховым Призраком, под горячими крыльями Нуминекса было удивительно тепло и славно.
Арья обрадованно потрусила к ним, но Салокнир перехватил ее крылом на полпути.
- Ну уж нет, - заявил он, - нечего прилаживаться. Еще немного, и вы тут жить соберетесь. Вот тебе плащ, а вот и тебе плащ. Пора лететь.
- А где Дени? - щурясь огляделся Джон, вдруг замечая, что ни ее, ни Дрогона не видать.
- Она еще не знает, - гадко захихикал Нуминекс. - Мы решили, пусть помучается.
- Это ты так решил, - благодушно заспорил Одавинг. - А мы решили, что просто хотим устроить ей сюрприз.
- Почему помучается? - не понял Джон и упрекнул дитятко: - Почему ты такой вредный?
- Дома узнаешь, - дракончик явно решил оправдывать звание вредного до конца.
Джон покачал головой и накинул на плечи толстенный меховой плащ. Тот придавил его, словно гора, и он недовольно осознал, что после того, как он неделями бегал налегке вампиром, ему ко многому придется заново привыкать.
Ничего, это ничего. Не страшно. Главное, что он все-таки сумел пробиться сквозь все препятствия. Он больше не вампир, он жив, он дома - и скоро увидит Дени…
- В прошлый раз, - снова заговорил Одавинг, - ты не дошел лишь немного, Довакин.
Странные нотки в его голосе тревожили. Было в них что-то гнетуще торжественное, и Джон вовсе не был уверен, что хочет выслушивать драконьи новости прямо сейчас. Но раз Одавинг об этом заговорил, значит, они считают, что это важно и отлагательства не терпит…
- Куда не дошел? - спросил он. - Здесь же ничего нет.
Салокнир вздохнул.
- Как говорится, лучше один раз увидеть. Садитесь, мы вас отвезем.
Арья, похожая в своем плаще на стог сена, с радостным ворчанием полезла к нему на спину. Джон забрался на Одавинга, а Нуминекс, к его удивлению, устроился прямо позади, вцепившись коготками на крыльях ему в плечи.
- Так удобнее, - нагло заявил он. - Мне можно, я маленький.
Одавинг только посмеялся.
Салокнир подозвал Призрака и знакомым Криком спрятал его под крылышко, а потом стал подниматься все выше в небо, расцвеченное густой синевой. Джон и забыл, какое оно здесь.
Здешний Север пугал. Это было не место для людей, не место для драконов - не место для чего-либо живого. Бесконечные снега, наметенные ветром выросты, похожие на крылья, причудливые льдины, игравшие всеми цветами радуги. Лед на расстелившемся под ними широком озере был таким прозрачным и гладким, что на него было страшно ступить, и Джон порадовался, что летит по небу, а не бредет там, внизу, отсчитывая последние дни или часы своей несчастной жизни.
Они сказали, что он лишь немного не дошел, но он прекрасно помнил, что шел попросту в никуда. Его гнало вперед мучительное чувство вины и горя и желание забиться в самый дальний угол мироздания, где на него не наткнутся даже случайно. Где можно потеряться навсегда и надеяться, что о нем уже никто не вспомнит…
Он искал забвения. Больше здесь нечего искать.
Белизна и торосы, совсем уже синее небо, густое, с зелеными сполохами, отроги гор, оперенные снегом, льды, свернувшиеся в кольцо, - изысканное подобие крепости, возведенной самой природой. Нечеловечески красивое, ужасающе пустое.
Драконы начали снижаться, и Джон взволновался. Неужели сюда они и летели - в эту облеченную льдами крепость?
Они приземлились у входа и, съехав с теплой спины на снег, он ощутил, как холод бьет сквозь тонкие подошвы сапог. Салокнир проворчал:
- Дальше нам нет дороги. Иди вперед, Довакин. Но ничего не касайся.
Джон накинул толстый капюшон, запахнул плащ потуже и пошагал вперед, чувствуя, как при каждом шаге ноги до колен, а вскоре и до бедер прошивает невыносимым кинжальным холодом. Недовольные мерзнущие драконы остались перетаптываться у входа, и чем дальше он шел, тем сильнее его захватывало чувство одиночества.
Холод резал горло на хрусткие кусочки, топором врубался в легкие. Упрямо шагая вперед, Джон миновал круг исполинских, раскрытых короной сосулек и алтарь в середине, пустой и стеклянно прозрачный. Когда сосульки остались за спиной, ноги уже начинали подламываться. Еще шаг, и еще один, и еще десяток… раз уж он пришел сюда вместо того, чтобы лететь к Дени, то пусть хоть не напрасно. Он должен узнать, зачем он здесь.
Но что-то внутри подсказывало ему, что он уже знает. Знает очень давно.
Ледяная стена приближалась. Джон настолько не чувствовал ног, что ему казалось, будто верхняя часть его тела плывет по воздуху сама собой, болезненными, неловкими рывками. Стена приближалась, и в ее торжественной недвижимой глубине Джон различил нечто светлое, снежно-белое - и два голубых огонька, неуклонно смотревших вперед, в мир живых.
Он остановился. Маленькое тело, влитое, впаянное в лед, не шевельнулось, не дрогнуло, но Джон чувствовал, как глаза жуткого ребенка ощупывают его - наглую живую искорку, вторгшуюся в это царство зимы.
- Когда? - прохрипел он, чувствуя, как лопаются губы.
- Кто знает, - голос Одавинга, донесшийся до него через всю твердыню Ночи, звучал тускло и сипло, словно холод украл из него все оттенки. - Сколько нужно ребенку, чтобы вырасти? Сколько нужно именно этому ребенку?..
Джон потянулся вперед, но вспомнил предупреждение Салокнира и отдернул руку, которая уже начала мертветь от дыхания стены. В поисках тепла он спрятал руку под плащ - и наткнулся на волчье оголовье Длинного Когтя.
- Ты все увидел. Возвращайся, - позвал его Одавинг.
Качаясь на непослушных ногах, он извлек меч и ударил острием в лед в надежде достать отродье Иных, покончить с этим прямо здесь и сейчас, но на гладкой поверхности не возникло и царапины.
- Наш огонь его не берет, - просипел Салокнир. - Не возьмет и сталь. Скорее, Довакин. В сердце Зимы не место живым.
Одно долгое мгновение он глядел в эти голубые глаза, различая за ними во льду и другие тела, много тел, а потом с лязгом вогнал меч в ножны и неровно, тяжело переставляя задубевшие ноги, пошагал к драконам, надеясь, что и впрямь сумеет дойти.
Одавинг подкинул его на крыле, забрасывая на спину, и Джон, еле сдерживая стон, уселся верхом. Ноги, которые слишком быстро стали согреваться, раздирала кошмарная боль. Он понадеялся, что у Арьи еще остались зелья, поскольку он точно схлопотал себе обморожение.
Драконы тяжело, чуть ли не с хрустом оторвались от льда и взлетели, оставляя молчаливую крепость позади.
Джон больше не смотрел по сторонам; он не хотел ни любоваться, ни ужасаться чудесам этого мертвого края. Мрачно глядя на пластины, покрывавшие спину Одавинга, он снова и снова вспоминал навязшие в зубах слова: “Ночным чадам явится ужасный повелитель…”
Арья спросила его - кто же он теперь? - и Джон наконец-то знал ответ. Он - Джон Старк. Он - Эйгон Таргариен. Он щит, охраняющий царство людей, он Дозорный на Стене, последний из тех, что были, первый из тех, что будут. Он навеки ночное чадо, хочет он этого или нет, и его дозор не кончится до самой смерти. Валар дохаэрис.
Зеленые глаза Сераны в кайме мокрых от слез ресниц. Серые глаза Арьи, вонзившей в него кипящее скрытым огнем лезвие. Зеленые, серые, а дальше - голубые…
*
Джону было страшно. Чем ближе становился Винтерфелл, тем труднее ему было даже думать о том, что он увидел. Какими словами рассказать об этом Дени? Или снова, как когда-то на Драконьем Камне, просто вывалить все как есть: день добрый, я Джон, зима близко и нам угрожает армия мертвецов…
Как рассказать ей, что их будущий ребенок не увидит безопасного мира? Что последний дракон Вестероса, ее дитя, может пасть так же, как пал Визерион? Что все жертвы, все смерти лишь купили им передышку, возможно, совсем крохотную…