- Теперь понятно, почему тебя считают плохим, - насупился Джон. - Мы же договорились.
- Пф, - презрительно отвечал Малакат. - Мои дети не будут показывать свою мощь на Ахеммуза. Жалкие данмеры недостойны их ударов.
- А, ну, тогда ладно, - обрадовался Довакин и порысил к Азуре.
- Меня-то ты в чем подозреваешь? - огрызнулась та, утратив обычную величавую призрачность. - Что я обижу свой народ? Мало того, что поставили мой образ среди этих неотесанных мужланов, так еще и какой-то залетный дракон оскорбляет. Убирайся с глаз долой, Нереварин!
В этом святилище даже изваяния сумасшедшие, подумал Джон, снова возвращаясь в зал к великой статуе.
- День добрый, дорогой дядюшка, - смиренно сказал он.
- Веди, веди сюда Ахеммуза, - задудела статуя. - Люблю этих врушек.
- Ну, еще бы, - заворчал Довакин. - Но сперва схожу к Хлирени.
- Хлебни суджамки, - напутствовал его Шеогорат.
Снова углубившись в недра святилища, Джон повоевал еще немного, а потом добрался до уютного закутка, где жрица Хлирени выпивала в компании скампа и орка, который считал себя каджитом.
- Мне сказали, у вас тут суджамма, - сказал Джон и его тут же втянули в тесный кружок, дали кружку и от души плеснули туда чего-то настолько крепкого, что его повело от одного запаха.
- Ну, - запинаясь, спросила жрица, - как там вообще? Как жизнь?
- Бодро идет, - доложил Довакин, хлебнув из кружки. - Мор, смерть, ложные боги. Я сюда приведу племя Ахеммуза… Да, приведу, и не спорьте, - уставился он на двух абсолютно одинаковых жриц. - Дядя Шео велел…
И он провалился в сон, сползая по плечу орка, который с удивлением смотрел, как бретона сморило с одного глотка.
В странном сне, навалившемся на Джона, ему явился серо-золотой Вивек, которого он ни разу в жизни не видел. Вивек играл на струнной бренчалке и плохо, как все данмеры, пел протяжную лиричную песнь. Что-то о том, как опротивели вольному поэту Храм Ложных Мыслей и Стена Раскаяния. И еще про зерно.
Про упомянутый Храм определенно говорилось где-то в проповедях. А зерно… да кто ж его разберет, этого Вивека, заплевался во сне Джон, разглядывая полуголого божка. Какая-то Стена ему, видите ли, не нравится. Эх, сослать бы весь Трибунал на нашу Стену, думал бывший лорд-командующий. Там, на морозе, вы быстро научились бы носить хотя бы штаны.
*
Он проснулся от пинка в бок и увидел, что лежит на мешках, где прежде сидел бок о бок с орком, а над ним стоит парочка жрецов Храма в своих золотых шлемах. Джон, все еще пьяно моргая, потянулся к мечу, но быстро понял, что пояс с оружием с него сняли.
Ну, сами виноваты, разозлился он и раскрыл было рот, чтобы приложить врагов Фусом, но тут ординатор пониже и потоньше ткнул в него пальцем и расхихикался:
- Ой, не могу, вот рожа-то серьезная!..
- Мяу, - вторил ординатор повыше и помогутнее.
- Да чтоб вас, - обиделся Джон и потащился за поясом.
- А что, Ахеммуза такие же занудные, как ты? - игриво приставала Хлирени, уже снявшая душный шлем. Она даже не подозревала, что пару секунд назад могла превратиться в грязное пятно на потолке.
- Они попрошайки, жулье и врушки, - огрызнулся Джон. - Сверх этого знаю лишь то, что Шеогорат их почему-то привечает.
- Ну, пусть приходят, - пожала плечами жрица и, кряхтя, стянула с себя синюю рясу, оставшись в доспехах. - Ластидрайк приберег для них суджамку.
Пусть им тоже приснится Вивек, снова зафыркал Джон. Вот ровно то, что это бедное, смиренное племя заслужило.
*
Прихватив все награбленное, он вернулся в купол прямо из святилища и призадумался, не прогуляться ли к Ползуну. Несчастные, гонимые миром Ахеммуза уж как-нибудь перебедуют без него еще полчаса.
Набрав целую охапку богатств, он переместился в подвал Гораков и, притащив скампа, усадил его перед горкой доспехов и оружия.
- Приступай, - повелел он, вручив мелкому бесу бутылочку скумы.
- А доспех-то дырявый, - закрутил носом Ползун, придираясь к кирасе Гаэнора, убитого Джоном прямо на ступенях храма милейшей Айем.
- Да, это я его, - похвалился Довакин. - Прямо рраз! - и насквозь.
- Ну, ничего, - тут же пошел на попятную скамп. - Сами починят.
Закончив свои дела в подвале и покинув Ползуна в состоянии блаженного опьянения, Джон вернулся к пометке, которую оставил в лагере Ахеммуза и обнаружил, что на дворе глубокая ночь.
Ну, кто же знал, ворчливо подумал он и нехотя убрался обратно в купол. После дядюшкиной суджамки и дурацких снов про Вивека его совсем не тянуло спать, а влекло на подвиги.
Нет, подвиги в столь поздний час нам не нужны, решил он и улегся на кровать, но заснуть не удавалось. Вспомнив чудесное средство, которое как-то дала ему Ажира, он глянул на алхимический сундук и понял, что все же не настолько бодр, чтобы заниматься алхимией среди ночи. Блуждающий взгляд Довакина сам собой переполз к стеллажу, где красовалась выставка зелий и склянок, и там он заприметил флин.
А что, подумал он, рассматривая пузатую серо-синюю бутылочку. От флина замечательно клонит в сон…
Проснулся он неведомо когда, с чугунной головой. Долго распрямлял одеревеневшее тело и думал о том, что пить спиртное в Тамриэле ему прямо-таки противопоказано. Разве что мед нордлингов не вредит, а все остальное - то с ног сшибает, то напрочь крадет память, то похмелье такое, что лучше смерть…
Кое-как собравшись, он снова вернулся в лагерь и поплелся к шаманке-ашханке, страдая от яркого дневного света.
Та встретила его надутыми губами.
- Мы уж думали, ты не придешь, - укорила она его, словно имела на то хоть малейшее право.
- С чего вдруг? - вяло возмутился Джон.
- Три дня тебя ждем, думали, бросил ты нас, Нереварин, - ныла она.
- Три?! - ужаснулся он и подумал, что Энн Мари в сочетании с суджаммой вечно приводит не пойми к чему. А он сдуру еще и флин добавил. Три дня в глубоком сне, так ведь и помереть можно…
- Конечно, что о нас беспокоиться? Кому мы нужны, - обижалась Синнамму. - Даже Нереварину дела нет…
- Хорош ныть, - оборвал ее Джон. - Я уже все устроил. Ты по воде-то ходить умеешь? - спросил он, подпирая рукой больную голову. От этого состояния ему не помогли ни зелья, ни браслет, и теперь он терпеливо искал в себе силы оставаться на ногах.
Шаманка посмотрела на него придирчиво, поняла, что не стоит искушать судьбу и, поджав губы, сообщила, что предки наградили ее кое-какими силами - скромными и бедными, конечно.
- Хорошо, тогда живее, - подогнал ее он и вывалился из юрты на свет.
Выбравшись к берегу, они потащились по воде к островку. Точнее, тащился Джон, пока Синнамму бодро болталась вокруг, гоняя рыб и шпыняя Нереварина за вялость. Он молча терпел, ощущая, что совсем не в состоянии спорить, и щурился от тошнотворных бликов на воде. Поднять голову, рискуя поймать краем глаза прямой свет солнца, он попросту боялся.
Солнце. От драконов он знал, что Нирн устроен совсем не так, как его собственный мир. Мундус был накрыт куполом и в этом куполе зияла брешь, сквозь которую шел свет Этериуса. Сейчас Джону казалось, что в эту солнечную брешь заглядывает лично сам Акатош, проверяя, что тут творит глупый мелкий собрат - или, правильнее сказать, приемный правнук. Сияло невыносимо.
На островке Джон бухнулся под гриб и замахал на шаманку рукой: дай отдышаться!..
- Смотрите, какой нежный, - недовольно скривилась она.
- Я всего лишь бедный, простой Нереварин, - заныл Джон, с удовольствием наблюдая, как вытягивается ее лицо. - Один на всем белом свете, никому не нужный, несчастный…
Получай, думал он. Попробуй возрази, деваться-то тебе от меня некуда.
Великая статуя дядюшки в молчании взирала на то, как шаманка нарекает Джона Нереварином и вручает ему знаковый амулет - Камень Безумия Ахеммуза. Очень уместно, подумал он, скосившись на изваяние.
Шеогорат, еле дождавшись, пока Синнамму закончит речь, громыхнул на все святилище, как он рад видеть тут мирное, скромное племя, и Джон злорадно просиял.