- Спасибо.
Шеогорат так и покатился со смеху, а потом умиленно сжал руки на груди:
- Как вырос наш малыш! А я-то думал, ты раскричишься и расплачешься.
- Я могу, - заверил его Джон, нисколько не смущаясь. - Просто решил расставить приоритеты. Сперва благодарность, а уж потом истерика.
- Славно, славно, - закивал Энн Мари. - Ну, признавайся, тебе ведь все это понравилось.
Джон укоризненно посмотрел на дядюшку и скорбно признал:
- Да.
- Жаль, что тебя не запустить в полет еще раз, - пригорюнился Безумный Бог. - Так много возможностей, так много историй… Но увы. Теперь ты слишком дракон - настолько, что даже черная ямка тебя уже не пугает. Как все это грустно. Но что есть, то есть. Больше я не могу оставаться в твоей голове. Мне и так приходилось прилагать для этого немало усилий.
Джон вытаращился на собеседника, наконец-то понимая, что означала та зловещая фраза - “уязвимость к Обливиону”. Он-то все гадал, примерял ее так и сяк к подозрительным моментам, но главным всегда было именно это - осколок Безумного Бога в его голове, осколок, который драконье сознание всеми силами пыталось изгнать.
- Мне даже пришлось ящиком тебя прибить, - мечтательно припомнил Энн Мари. - Но оно того стоило! Давно я так не веселился, - по-куриному расквохтался он.
- И все же с твоей стороны это было сплошной безответственностью, - покачал головой Джон. - А если бы я сделал что-то не так? Ведь оба мира могли рухнуть!..
- Будто я позволил бы тебе сделать что-то не так, - заржал Шеогорат. - Уже забыл, как тебя пластало и мутило? Не так, ха, размечтался. Свершившееся будущее неприкосновенно. Единственное, что ты мог сделать не так, лежало в пределах твоего собственного мира, Нирн бы не пострадал. Но, - несколько недовольно заметил Безумный Бог, - как оказалось, ты все же умеешь учиться на собственных ошибках.
Джон с гордостью вспомнил, как опустил Разделитель, отступая от лика Луны, и скромно заулыбался, понимая, что да, он молодец и умница.
- Ну-ну, святой Джон, - надулся Шеогорат. - Смотри не зазнавайся. Ты и по сей день вполне способен на глупости.
- Не более твоего, - отбрил Джон и с удивлением уставился на то, как бог слезает с трона и начинает тянуть и качать его во все стороны за веер мечей. - Что ты делаешь?..
- Хочу его забрать, - кряхтел дядюшка. - Ишь как прочно сидит…
- Вот прямо так? - обомлел Довакин. - Внаглую, из моей головы?
- Ну, тебе-то он ни к чему. Ты сам говорил, ему нет места в драконьем хозяйстве. А мне пригодится, - и Энн Мари с новым усердием продолжил корчевать трон из пола.
- У тебя были желтые глаза, - вспомнил Джон.
Шеогорат отвлекся от своего занятия и обернулся, светя бельмами.
- Все имеет цену, - ровно сказал он. - Я вмешиваюсь, и моя цена - Серый Марш. Не спрашивай, дракон. Я и так тебя облагодетельствовал, а на вопросы я отвечать не обязан.
- Привел меня за ручку к Молаг Балу, благодетель, - запоздало начал капризничать Довакин.
- Ты сам хотел, - отмел обвинения Безумный Бог. - И хотел, и клянчил.
Джон внезапно вспомнил, как спьяну обнимался с горгульей на крыше Винтерфелла и что при этом говорил, заливаясь слезами. Пришлось прикусить язык.
- Ха-ха, - обрадовался Энн Мари. - Видишь, я иду навстречу твоим желаниям. Привел тебя и к Партурнаксу, и к Серане, и даже к Харкону. Замечу, на Солстхейм он прибыл вовремя. Пришлось отвлечь его приятной беседой в Обливионе.
- О чем беседовали? - светски поинтересовался Джон, наконец-то догадываясь, что встреча на озере Фъялдинг была, несомненно, подстроена - подстроена вплоть до бинтов, поскольку Шеогорат попросту не позволил Корсту его вылечить. Сейчас это было настолько очевидно, что Джон только вздохнул, печалясь о своей же недавней наивности.
- О всяком, о разном… о лошадиных потрохах, - уставился в потолок дядюшка. - Вот скажи мне, - он негодующе глянул на Джона, - почему никому не интересно обсудить лошадиные потроха?!
- Не знаю, - развел руками тот. - Но сочувствую. Если это вообще имеет значение.
- Просто вы все зануды, - заворчал Энн Мари, которому наконец-то удалось расшатать трон. Он поволок любимое креселко вон из пола, а Джон с удивлением смотрел, как за чудовищным артефактом все тянутся и тянутся какие-то длиннющие мерзкие корни. Дядюшка хочет это забрать? Пусть забирает!..
- Так что же теперь получается, - осторожно спросил он, боясь новых идей Энн Мари, - ты покинешь мою голову? Навсегда?
- А тебе будет жаль? - оживился Безумный Бог. - Будешь по мне скучать? Скажи, что будешь!
- Наверняка буду, - нехотя признал Довакин и вдруг забеспокоился. - Погоди-ка! Я стану… нормальным?!
- Звучит так, словно тебе это не нравится, - прищурился Шеогорат.
- Я повидал множество нормальных, - затряс головой Джон. - Я не хочу быть, как они!
- Ты и не будешь. Ты дракон.
Джон вспомнил всех известных ему драконов и успокоенно выдохнул. Нормального в них было мало.
Безумный Бог все еще глядел на него, глядел молча и долго, сохраняя тот же злокозненный прищур. Джон заволновался.
- Чтобы ты не слишком по мне скучал, - молвил Энн Мари, размеренно приближаясь к нему, - я кое-что дам тебе на прощание.
Джон отшатнулся, но бог внезапно оказался совсем рядом с ним и прикоснулся кончиком пальца к его лбу.
- Просто маленький подарок, - хмыкнул он.
От прикосновения Обливиона лоб обожгло словно искрой, но помимо этого, казалось, ничего не случилось. Джон помотал головой и решил, что тревожиться бесполезно. Что бы ни сотворил с ним дядя Шео, разбираться с проблемой придется позже.
- Ну вот, - довольно провозгласил Шеогорат, уперев руки в бока. - Пора прощаться. Я показал тебе множество прекрасных снов, но теперь уж ты сам, сам…
- Прекрасных? - непонимающе моргнул Джон, которому вспоминались все сплошь кошмары - Стена, луна, звезда, - а потом увидел, что дядюшка чудесным образом переместился и снова стоит возле трона.
- Вроде все собрал, - бдительно огляделся Энн Мари, - но лучше проверить. Так… Печать я у тебя взял, частицу себя вернул. Борода - вот она, креселко - здесь… Все. Бывай, Довакин.
И он просто исчез из зала, а вместе с ним пропал и лежавший на полу трон с мерзкими корнями.
Некоторое время Джон стоял на месте, силясь осознать, что все это безумное приключение осталось позади, а потом взошел по ступеням, обогнул развороченный пол и приблизился к пролому в стене, за которым шумело море.
Оно уже не было серым и седым от снежинок. Оно играло синевой и зеленью, катя валы под прояснившимся небом, и Джон понял, что его зима и в самом деле закончилась.
*
Он просыпался в душной тьме и снова засыпал, ощущая рядом родную мохнатую тушу Призрака. С другого бока к нему по-семейному жалась пушистая Арья, гревшая его своим теплом. Иногда его словно бы будили, начинали тормошить, лили в рот какую-то водицу, тянули и мяли больные руки, которые он даже не мог поднять. В оконце проглядывал тусклый дневной свет и снова скрывался, сменяясь ночью, а Джон все отлеживался в покоях лорда-командующего, медленно приходя в себя после безумного похода к сердцу Зимы.
Мучительно пошевелившись, он попытался повернуться и лечь поудобнее, но лишь поерзал и остался как был. Обе руки лежали как колоды, перемотанные бинтами, обоженные и обмороженные.
“…отнял себе левую руку и правую руку… Оставь лишь любовь, и ты познаешь лишь горечь слез…”
Нет, не слез - соли. Но это одно и то же, понял он и проснулся окончательно. Призрак умиротворенно сопел рядом с ним, а Арья сунула ему мокрый нос прямо в ухо и теперь дула туда щекотным дыханием. Он поморгал, глядя в потолок и попытался убрать от себя наглую морду, но сестренка продолжала дуть в ухо и, как быстро заподозрил Джон, делала это нарочно.
Он валялся, греясь между двух мохнатых тушек, рассматривая забинтованные руки, которые все-таки начали немного оживать и шевелиться. Не в первый раз, подумал он, вспоминая давнее нападение вихта и ожог, который пришлось лечить не одну неделю. Ну, будут шрамы - малая цена за живой мир…