— Со мной вдруг приключилась нелепая вещь, — сказал я откровенно. — Я почувствовал к одному своему товарищу что-то вроде зависти. Он мне казался умнее, интереснее, красивее меня. Он покорял всех нас неистощимым дружелюбием. Такой, знаете, признанный «заводила». Я стал подражать ему в манере держаться: вскидывал подбородок, прежде чем сказать остроту; ходил, передвигая ноги плавно, словно в танце; смешно шевелил большим и указательным пальцами, когда на память не приходило нужное слово. Я восхищался им и страдал от сознания собственной бесталанности. Одно время я был глубоко убежден в своей бездарности, — это были тяжелейшие две недели в моей жизни. Проблема роста — так, кажется, это называется? Ну, так очень важно, как я убедился, чтобы именно в такой момент вам пришел на помощь друг. Он подошел ко мне и сказал: «Знаешь, я часто думаю о тебе, Если бы я обладал хотя бы десятой долей твоих способностей, насколько мне было бы легче жить. Ты по-настоящему впечатлительный и гораздо серьезнее и как-то глубже, чем я. У меня же, — он вздохнул, — пока задатки самодеятельного конферансье, не больше». Он, по-моему, говорил то, что думал. Но выбрал время не случайно: почувствовал, как мне тяжело. А я подумал: какое нужно иметь порой мужество, чтобы сказать правду. Самокритичное отношение — не уничижение, как это было у меня, и не восторг перед самим собой, что тоже случалось со мной раза два, — а правда о себе. — Вот что самое трудное и требует настоящего мужества. Я вырос в своих глазах с тех пор, как понял это. И стал по-настоящему уважать своего товарища — не за то внешнее, что восхищало меня прежде, а за внутреннюю силу. Ну, и мне приходилось... в общем... в некоторых случаях...
Я замялся, потому что не знал, нужно ли рассказывать о самих случаях, в общем-то, довольно мелких и рядовых, как мне показалось сейчас. Я боялся, что не сумею передать, почему ценю эти случаи.
Но меня поняли.
— Да, — в раздумье произнес Лансере, — испытания поджидают нас на каждом шагу. Какие — никогда не знаешь. Вот и сейчас такой случай.
Я с нетерпением ждал, что скажет Савостьянов. Сначала мне показалось, как я уже, говорил, что прав Дорохов и спорить не о чем. Когда же Лансере рассказал историю Богачева, я внутренне стал на сторону Лансере. Что мог ответить Савостьянов на неотразимую логику Лансере и его человеческую и очень смелую позицию?
Но вместо Савостьянова ответил Дорохов.
— У Богачева авария, — порывисто сказал он, указывая на синюю стрелку глубиномера. — Опять остановка. Он не перемещается и по горизонтали. — Дорохов ткнул пальцем еще в какой-то прибор. — У лодки неисправность. Он, может быть, и пытается сейчас связаться с поверхностью. Но — бесполезно! Мы должны спешить уже не рассуждая. Хватит разговоров!
Лансере взглянул на Савостьянова вопросительно.
— Под землей ни к чему такие длительные остановки, — подтвердил тот. — Тут ведь пейзажей нет.
— А если он заметил что-то в иллюминатор?
— И разглядывает это «что-то» полчаса? Он ведь не геолог-поисковик.
— Именно поэтому. Он мог прийти в удивление там, где для вас все ясно.
— Он движется! — воскликнул я.
Стрелка медленно пошла вниз.
— Выходит, я был прав, — сказал Лансере.
— Или ему удалось устранить неполадку, — возразил Дорохов.
— Какой вы делаете вывод? — обратился Лансере к Савостьянову.
— Снимаю ограничители скорости, — ответил тот. — Дорохов, помогите! Полный вперед...
— Если вы думаете, — начал Лансере, — догнать его, а потом сказать, что просто испытывали «дракон» и случайно очутились рядом, он в такую детскую сказку...
— Мы скажем ему правду, — сурово произнес Савостьянов. — Только правду. Перенести ее будет очень нелегко. Он не выдержал испытания.
— Как?
— Он прошел черту, до которой человек еще владеет собой. Он держался на этой грани полчаса с лишком. А потом не выдержал... Он всегда боялся высоты? А здесь, под землей, как ни странно, ощущение такое же. Кажется, что внизу бездна. Вам разве не кажется, что под нами пустота и мы падаем в нее?
— Нечто вроде, — неохотно подтвердил Лансере. — Но именно поэтому...
— Именно поэтому он и не выдержал. И вообще неизвестно, уцелел бы он на скале, когда приготовил и передал вам записку. Скорее всего, у него закружилась бы голова. И если бы его не спасли тогда скалолазы, нам действительно сейчас не пришлось бы идти за ним в глубину.
Ошеломленные, мы молчали. Даже Дорохов не ввернул слова.
— Вы хотели правды? — сказал Савостьянов. — Вот правда. В ваших рассуждениях был один допуск: все оканчивается благополучно. Но так получалось только потому, что Богачева все время спасали. Сужу по тому, что сейчас он не выдержал экзамена. Того самого экзамена, на который он шел. И главное испытание, которое предстоит Богачеву, — выдержать встречу с правдой.