— А вы убеждены... — начал Лансере.
— У меня графики движения всех, кто не выдержал соблазна бездны. Вот смотрите, — он потянул за какой-то бумажный хвост на пульте, и из щели податливо поползла длиннющая лента, разграфленная в мелкую клетку, — Все более или менее логичные линии доходят до рокового горизонта 2100. Почему мы и поставили ограничитель на двух тысячах. А дальше начинается метание. Видите: вправо, влево, даже вверх, а затем — снова вниз, головой к центру.
— А что делает Богачев сейчас?
— Мечется...
Перо прибора вычерчивало на бумажной ленте синие петли.
Мы смотрели, затаив дыхание.
Потом перо остановилось, словно в нерешительности. И пошло вертикально вниз.
— Да, — сказал Савостьянов. — Правду иногда перенести труднее всего,
Он опустил бумажную ленту, и она с тихим шорохом, закончившимся щелчком, юркнула в свою щель.
«Как змея, ужалившая Богачева», — подумал я. Но не рискнул высказать сравнение вслух.
— И сейчас ему нужен друг. Вот для чего вы едете с нами.
Савостьянов повернулся в кресле и занялся приборами управления, видимо считая разговор законченным.
Лансере затих.
Дорохов сидел задумчивый. Теперь, когда все прояснилось и необходимость спешить на выручку Богачеву перестала быть дискуссионной, он начал больше думать о человеке, которого мы спасали. Богачев не как «нарушитель», не как «потерпевший бедствие», а как человек, во всей его сложности, предстал перед мысленным взором начальника спасательной службы.
У нас было время думать о Богачеве.
«Гонки» текли медленно, как в кошмарном сне.
Мы больше не говорили о нем. «Дракон» вонзался в недра земли, и мы установили свой быт в кабине. Савостьянов и Дорохов, сменяясь, вели корабль. Если бы рейс не был одновременно испытательным, им пришлось бы легче, а сейчас они хлопотали без устали. Особенно бурную деятельность развивал Дорохов. Он связывался с рудником, с разными пунктами на Земле и, кажется, только Луну оставил в покое. Наверное, за нами следили сотни, тысячи, может быть миллионы людей, и сознаюсь, мне доставляло удовольствие думать, в какой ответственной экспедиции я участвую. Я с уважением поглядывал на свою сумку доктора здоровья неотложной помощи, хотя в глубине души сознавал, что в данном случае нужен скорее психолог, чем врач моей специальности. Было томительно сидеть без дела, и я очень обрадовался, когда Савостьянов предложил мне сверять показания приборов, чтобы вовремя установить, не врет ли какой-нибудь из них.
Только на вторые сутки я сообразил, что Савостьянов придумал работу нарочно, чтобы чем-то занять меня. Добросовестно изучая приборную доску, я обнаружил маленький кружок с кучей тонких стрелок — что-то вроде подушки, в которую втыкают булавки, только под стеклом. Стрелки двигались без всякой видимой системы, иногда сцеплялись, иногда расходились, часто просто стояли на месте — вообще напоминали толпу у стадиона перед футбольным матчем (что-то мне в голову лезут дикие сравнения!). А широкая прозрачная стрелка равномерно кружилась, отсчитывая секунды, как некий призрак, времени. Я долго думал, что это за машинка, а потом сообразил — сюда, в этот приборный центр, сходятся показания всех остальных приборов, и если где-нибудь какие-либо стрелки вздумают действовать невпопад, этот контрольный центр немедленно закричит петушиным голосом, зазвонит в колокол тревожного боя, зажжет красную лампочку и станет дергать за колено командира корабля. Словом, многоигольчатая игрушка делала совершенно излишней мою работу.
Когда я поделился своей догадкой с Савостьяновым, он похвалил меня за наблюдательность. Потом сказал:
— Дублирование работы контрольного прибора — не лишнее в нашей экспедиции. Корабль не был подготовлен по всем правилам к старту. И то, что вы присматриваетесь к системе управления, тоже может пригодиться.
Он только намекнул на опасности, которые могут нас ожидать, но я находился в приподнятом настроении целый день. В самом деле, мы лезли к черту на рога и кто знает, что случится с каждым из нас,
В момент, когда я в особом упоении смотрел в иллюминатор, где сверкало что-то розовое с синими блестками, в окошке вдруг все успокоилось. Не сразу я понял, что «дракон» остановился.
— Стоянка десять минут, — весело объявил Савостьянов, протирая замшей прозрачные окна приборов. — Можно сойти с кресел. Прогулка.