— По проложенному им ходу наши машины пойдут быстро, — уверенно бросил Дорохов. Он распоряжался, действовал, энергично шагал по комнате. «Спасательная служба словно сорвалась с цепи», — подумал я.
Монтеры из аварийной внесли новый экран. Выдернув из гнезд старый, поставили прибор на место.
Розовая точка засветилась на свежем экране ярко и торжествующе. Стрелка глубиномера плыла, подрагивая, словно передавала толчкообразные движения маленькой одиночной подземной лодки, повисшей «вниз головой» над центром Земли.
— Просветить канал, — распорядился Дорохов.
Монтер-регулировщик потрогал рукоятки, и на экране возникла неясная полоса. Техник прибавил резкость, и голубая лента прочертила экран наискось. Лента становилась уже и уже и вдруг исчезла совсем на всем протяжении. Только что-то вроде трещины виднелось среди туманных очертаний.
Дорохов в досаде ударил кулаком по спинке кресла.
Я подумал, что опять какая-нибудь неисправность, но оказалось гораздо хуже.
— Осела порода, — сказал Савостьянов. — Ход закрыт. Ну, вот, — обернулся он к Лансере, единственному, кто оставался совершенно спокойным, — а вы уговаривали нас ничего не предпринимать до самого последнего контрольного срока.
— Я и сейчас считаю, что ничего предпринимать не следует, — возразил Лансере.
Дорохов остановился перед креслом, в котором сидел Лансере, и, широко расставив ноги, с минуту разглядывал маленького человека с бледным лицом. Тот спокойно встретил его взгляд.
— Если ваш друг такой же... — медленно начал Дорохов.
— Если бы такой же, — с огорчением произнес Лансере. — В том-то и дело, что не такой.
Я потер лоб и вопросительно посмотрел на Савостьянова,
— «Дракон», — ответил он. — Только «дракон».
Вероятно, я довольно бессвязно описал сцену, свидетелем которой мне пришлось стать. Но я попал, если так можно выразиться, с бала прямо на корабль, и впечатления, не успевая «перерабатываться» в моем мозгу, наслаивались одно на другое.
Никогда раньше я не бывал на рудниках Антарктиды и даже не представлял, как они выглядят. Всего две недели назад меня ждало совсем другое назначение — на глубоководную станцию в Марианской впадине. Я успел перечитать уйму книжек и просмотреть все фильмы о морских пучинах, когда выяснилось, что нужно срочно сменить врача «скорой помощи» на «Сиенитовом», и мне предложили туда выехать.
— Тоже глубины, — пошутил профессор Лазарев.
В моем возрасте решения принимаются легко, и я сразу согласился.
Поезд промчал меня по тоннелю, проложенному в ледяной шапке материка.
Экспресс с размаху влетел на станцию. Свет хлынул в окна, уйма света, сотканного из тысяч нитей, пронизывающих воздух в разных направлениях.
Я взглянул в окно. Искры вспыхивали всюду, как это бывает на снегу под яркими боковыми лучами солнца. А когда я вышел на перрон, я почувствовал, что если не надену очки со светофильтрами, то ослепну. Высокий свод, сверкающий как Джомолунгма в ясный полдень, стены, создающие впечатление, что ты находишься внутри огромного граненого алмаза, потоки неизвестно откуда льющегося света. И подумать только, что все это великолепие создала сама природа, человек же только вырубил в плотном льду тоннели и разместил, правда не без вкуса, электрические светильники.
Я сделал несколько шагов по светло-серому перрону. Поезд сорвался с места и исчез в тоннеле. Мелькнул последний вагон с металлическими иглами, как у ежа, — щупальцами приборов, следящих за состоянием ледяных коридоров.
Три больших отверстия приглашали в глубь пристанционной территории. Я пошел по среднему широкому тоннелю. Нестерпимый блеск стен постепенно смягчался и метров через сто перешел в ровный молочный тон. Я шел по тротуару, а мимо меня проносились электромобили, груженные ящиками и бочками. В одном месте тоннель перешел в мост, перекинутый над шестью или семью парами рельсов. Внизу двигались вагоны, сцепляясь и расцепляясь, формировались составы, — обычная картина автоматизированной сортировочной станции.
Перейдя путепровод, я увидел стоящие у края тротуара электрические сани. Рудник «Сиенитовый», — прочел я на табличке и уселся на свободное место. Скоро подошли еще пассажиры. Все восемь сидений заполнились. Сани тронулись с места и ринулись в узкий тоннель. Наш экипаж мчался плавно, все прибавляя ходу. Скоро я почувствовал, что меня прижимает к сиденью, а затем увидел, что сани сошли с центральной линии ледяного лотка и забираются все выше на стену. Легкое головокружение подтвердило, что мы на большой скорости преодолеваем вираж. Стены тоннеля слились в сплошной белый матовый фон. На нем мелькали голубые, красные, желтые светящиеся линии, — это вспыхивали кристаллики льда в свете наших фар.