— Это я и хотел предложить, — сказал Лансере.
Все поняли друг друга, но никто не знал, как приступить к делу.
— Если вы обо мне, — вмешался Богачев (его губы шевелились у верхней кромки экрана), — то я облегчу вашу задачу. Я сделал глупость. Глупейшее из того, что можно придумать.
Половинки его лица заметались на экране.
— Это мы знаем, — мягко сказал Савостьянов.
Дорохов буркнул что-то под нос. «Еще бы», — говорил его вид.
— Дело в том...
— Мы знаем. Ваш друг рассказал нам. — Савостьянов кивнул в сторону Лансере, и Богачев вдруг расплылся обеими половинками лица. Видимо, он только сейчас узнал своего товарища — экран в его лодке, вероятно, пошаливал, а может быть, он тоже видел нас по частям. — Как вы обнаружили море?
— Наружные приборы показали повышенную влажность. У меня, естественно, возникло предположение о подземных водах, и я решил проверить его. И приближался к району Икс до того момента, когда подозрение превратилось в уверенность.
— И вы повернули обратно?
— Да, в первый момент. Потом передумал. Решил, что нужно попытаться хотя бы грубо оконтурить водный язык или, во всяком случае, определить его мощность. Измерить толщину и ширину хотя бы в одном месте. Для чего же я избрал свою профессию! Я спускался в шахтах и на большие глубины, но так вот, один, сам по себе, путешествовал под землей впервые. Я пошел вдоль поверхности соприкосновения с водным языком, так сказать с наружной стороны. Напор изнутри был так силен, что породы вокруг дрожали. Я как бы прощупывал стенки котла. Дрожь передавалась лодке так, что я ощущал ее без приборов.
— Это и были ваши метания под землей за отметкой два с лишним! — воскликнул я.
— По-вашему — метания, по-нашему — исследования. — Богачев пошарил глазами с экрана, разыскивая человека, подавшего реплику. — Когда мне стало ясно, что язык мощный и подобрался слишком близко к руднику, я повернул круто вверх и пошел прямо по вертикали. Ведь я не знал обстановки на руднике: может быть, в этот момент бурят скважину или исследователи целым флотом идут в глубину. Уж коли я оказался разведчиком, я должен был доложить имеющиеся у меня сведения. Вот и все.
Снова наступила пауза.
— Скажите, — не удержался я, — а на какой глубине вы заметили первые признаки подземной реки или озера?
— 2150 метров. Но там было какое-то вертикальное ответвление. Настоящий залив расположен ниже — 2300—2400 метров.
— И вам не хотелось, — я даже покраснел от волнения; мне очень важным казалось, поскорее выяснить правду в чересчур запутанной истории, — вам не хотелось идти к центру Земли?
— К центру Земли? — Брови Богачева полезли на лоб. — Я вас не понимаю. Я хотел установить размеры языка.
— И больше ни о чем вы не думали?
— Ругал себя за то, что повредил связь. Тут она бы очень пригодилась.
— Значит, испытания не было, — заключил я. — Вопрос остается открытым, — повернулся я к Лансере. — Он просто не заметил знаменитой роковой ступени, — теперь я обращался к Савостьянову. — Вода захватила его внимание.
Я был рад, что Савостьянов ошибся.
Все сошлось отлично. Богачеву не потребуется колоссального мужества, чтобы вынести страшную правду.
Я даже вытер лоб.
— Испытание произошло, — сказал Савостьянов. — Богачев приблизился к подземному морю до черты, которую даже подземные волки считают рискованной, более того — угрожающей. Вы что, не знали, что это опасно?
— Я не думал в тот момент об опасности, — честно признался Богачев. — Мне не терпелось поскорее обмерить хвост водяного чудовища. Это непростительно, но я увлекся.
— И вызвали то самое бедствие, против которого хотели предупредить!
— Я не знал про вас. Вода не могла пойти по старому моему ходу. Его задавило. Это приборы показали мне. Я порвал связь и поэтому не мог иначе предупредите поверхность, как поднимаясь к ней. Тут я встретился с вами.
— И говорите спасибо, — не выдержал Дорохов. — А то варились бы сейчас в кипяточке. В вашей лодке надежное охлаждение действует трое суток.
— Вы сами себе судья, — сказал после молчания Савостьянов. — Но на мой взгляд, если он вас интересует, ваша основная ошибка в том, что свой недостаток вы прятали от всех. Ведь о случаях, которые с вами происходили, знал только ваш друг, но и он считал своим товарищеским долгом помогать вам втайне. Зачем же такие сверхпредосторожности? Мальчишки, которые над вами смеялись, — еще не все человечество. Вы сами вбили себе в голову, что вы неполноценны. Для преодоления боязни высоты существуют простые, но специальные процедуры. Тут дилетантские номера могут только повредить. Правильно я говорю, врач?