— То есть? — улыбнулся Чижиков. — Что не так с моими неопытными руками? Недостаточно цепкие?
— Да то, что история человечества недвусмысленно учит нас не складывать все яйца в одну корзинку, старик! — разгорячился Федор. — Ты вообще понимаешь своим замшелым от бездействия мозгом, обладателями чего мы стали? Нет? Так я тебе кратко и доходчиво разъясню: мы стали обладателями вещи, которой в живой природе в принципе быть не может. Исходя из всего того, что мы знаем о взаимодействии Китая с другими древними цивилизациями, старик, никакой «Илиады» у Цинь Ши-хуана быть не могло — такую простую мысль ты можешь усвоить? И ладно бы просто «Илиада», так на ж тебе — в переводе на древнекитайский! Задумайся, старик: в пе-ре-во-де! Записанная к тому же головастиковым письмом! Если в двух словах, то это — переворот в китаистике, который тянет как минимум на Нобелевскую премию!
— А Нобелевская премия — это сколько? В смысле денег? — спросил Чижиков, думая о том, как в Пекине отделаться от Борна, который наверняка станет за ним следить.
— Фу, какой ты меркантильный! — возмутился Сумкин. — Не все в этом мире измеряется деньгами, старик. Есть еще всякие вечные ценности и чистое знание. Тяга к открытиям, понимаешь? Наука. Хотя… ты прав, премия нам не помешает, — и взор его сделался мечтательным.
— Нам? — саркастически поинтересовался Котя.
— А что? — живо повернулся к нему Сумкин. — Я признаю, что ты тоже много сделал для того, чтобы это величайшее в истории открытие состоялось, а поэтому радостно возьму тебя в долю и даже согласен разделить с тобой славу. Только надо будет подумать над легендой прикрытия. Ну, типа, где мы взяли эту рукопись и все такое.
— Не знаю, как ты, а лично я стащил книгу из сокровищницы Цинь Ши-хуана.
— Вот видишь! — назидательно воздел палец Сумкин. — А теперь представь, старик, как отреагирует общественность на такое смелое заявление? Думаю, для начала общественность вызовет специализированный транспорт для отправки тебя в дурку на предмет галоперидолом подколоть, чтобы Цинь Ши-хуан наяву не являлся. В дурке ты встретишь множество интересных и уникальных людей: Наполеонов, вице-королей Индии, Владимиров Ильичей Лениных, а также представителей внеземных цивилизаций. В дурке тебе будут ставить очистительные ромашковые клизмы и завертывать на ночь в мокрую холодную простыню…
— Похоже, ты знаешь обо всем этом не понаслышке, — не удержавшись, съязвил Котя.
— Ладно, ладно, — улыбнулся в ответ Сумкин. — Премию потом поделим. Сейчас важно начать изучение добытого нами манускрипта. И не складывать яйца в одну корзину, как я только что тебе доходчиво объяснил. А вдруг ты сумку потеряешь или у тебя ее кто-нибудь сопрет? Поэтому предлагаю передать первый свиток «Илиады» на хранение и для изучения мне, и прямо сейчас. Ты ведь все равно ни черта в нем не поймешь, старик, — просительно заглянул в глаза Коте Сумкин. И вдруг, скривившись, ухватился за щеку. — Уй…
— Что, снова зуб?
— Он… проклятый… — Сумкина аж перекосило, на глаза навернулись слезы. — Ой, гад…
— Слушай, ну, может, обезболивающую таблетку попросим какую у стюардессы? — предложил Котя сочувственно. Он терпеть не ног зубной боли, а стоматологов и весь процесс, связанный с лечением зубов, не любил того пуще. Но все же предложил: — А в Пекине пойдем к доктору.
— Не, старик… — Сумкин на время замер, прислушиваясь к ощущениям, потом облегченно вздохнул. — Отпустило, кажется. Гадость какая!.. Никаких докторов, слышишь? Во-первых, это дорого, а во-вторых, я уже почти привык. Он же не все время болит, зараза, он вдруг как вступит на полминуты, как советское радио, а потом опять целый день порядок. Дома с зубом разбираться буду, — решительно заключил великий китаевед. — Сейчас есть дела поважнее. Так что, даешь «Илиаду»?
— Ладно, — великодушно согласился Котя. Резон в словах друга определенно был, как в части изучения, так и в части сохранности книги. Действительно, мало ли что может случиться.
Чижиков вытащил из сумки свитки, и Федор, бегло осмотрев их, выбрал первый.
— Ну все, старик, я пойду к себе, погружусь с головой в первичное исследование. — С этими словами Сумкин поднялся, бережно прижимая свиток к груди, и пересел вперед, на свое место.
Котя лишь улыбнулся.
Нобелевская премия.
Надо же.
Шпунтик привыкал к новым ощущениям.
Исходившее от спрятанной в лотке клетки круглой штуковины тепло полностью умиротворило кота. Исчезло напрочь безумное желание любым способом вырваться из узилища, пропала злость на хозяина-предателя. Шпунтику стало хорошо и уютно. Он купался в незримых волнах, пронизывающих его, он был спокоен, невозмутим и громко мурлыкал от удовольствия, не замечая того. Сейчас кота можно было выдрать из клетки разве что силой, и то, едва оказавшись на свободе, Шпунтик немедленно бы ринулся обратно, так необыкновенно хорошо было коту.