Джела поднял руку:
– Примите во внимание, сударь, что это устройство не менее древнее, чем планетный щит, и, судя по состоянию погрузочного пункта, не использовавшееся уже много лет, – могло потерять работоспособность.
Мастер дэа-Сил наклонил голову.
– Вы – солдат, и вам свойственна осмотрительность. Позвольте мне успокоить ваши страхи, М. Джела: в течение последних нескольких лет я следил за ремонтом и обслуживанием этого устройства, как меня научили это делать в детстве. Его работоспособность, пусть и не оптимальная, вполне приемлема. Вы наблюдаете его в состоянии готовности, в которое я привел его, как только вел-Анбрек принес мне известие о возможном контакте с независимым пилотом-владельцем.
Тор Ану показалось, что Джела напрягся, но лицо, которое он повернул к неуютному люку, ничего не выражало. Губы его были плотно сжаты, черные глаза смотрели холодно.
– Мой пилот, имевшая опыт обращения с устройствами врага, служившая помощником у другого пилота, еще лучше знавшего такие устройства на практике, совершенно уверена, что устройства врага никогда не забывают, кто их создал – и что они связываются со своими создателями, – медленно произнес Джела. – Что именно они говорят, ни тот старший пилот, ни мой пилот, ни я сам не можем даже предположить, хотя все мы согласны, что ничего для нас хорошего.
Мастер вздохнул.
– Вы напоминаете мне, что я, воспользовавшись этим устройством, ставлю под угрозу планету. Я напоминаю вам, сударь, что опасность угрожает всей галактике и что это устройство – единственная дверь, которая может открыть путь к спасению. Оно действительно было создано врагами – и действительно является настолько предательским, что нам этого даже понять не дано. И тем не менее в данном случае оно – наш союзник, а нам необходимо пользоваться всем, что оказывается в нашем распоряжении.
– Солдатская логика, – сказал Джела, – которая должна убедить солдата.
Мгновение он стоял тихо, и Тор Ану показалось, что он чуть ссутулился, словно груз предстоящего деяния оказался слишком тяжелым даже для такого сильного человека.
– Идем, – сказал он.
Мэйлин тэй-Нордиф бежала, как не бегала никогда в жизни. Она мчалась по коридору, избранного безумной, тайной частью ее разума, мимо пустых лабораторий и аудиторий – и крики и шум с оставшейся позади площадки для доказательств стихали. Она подумала, что прямая угроза миновала. Следует воспользоваться какой-нибудь из пустующих комнат для отдыха и медитации.
Она побежала медленнее, мягкие туфли тихо шлепали по гладкому полу. Потом она перешла на шаг и миновала три закрытых двери, на которых горели красные индикаторы: это были зарезервированные кабинеты, настроенные на ладони определенных ученых и их учеников. Мэйлин пошла дальше.
На шестой двери горел зеленый индикатор – общее пользование. Она прижала ладонь к пластине и вошла в скромный лекционный зал: шестьдесят рабочих кресел, расположенных шестью изогнутыми рядами по десять мест в каждом. Кафедра преподавателя стояла перед ними в центре и отделялась от студентов минимальным проходом. Воздух был ледяным, освещение – тусклым.
Вздохнув, Мэйлин тэй-Нордиф начала приводить себя в порядок. Она опустила подол мантии и пригладила его руками, заметно дрожащими. Проверила, что кушак завязан аккуратно, а клинок истины на месте. Она вспомнила, насколько неподобающим для ученого образом себя повела, и ее замутило. Даже представить себе нельзя было, что будет ждать ее вечером в общей трапезной. Натравить разъяренную толпу на Первого председателя кафедры… по обвинениям, которые вряд ли содержали хотя бы крупицу правды, поскольку были сфабрикованы с такой поспешностью…
Она призналась себе, крепко обхватив себя руками в попытке унять дрожь, что не очень умело владеет искусством боя на клинках. По правде говоря, если бы она была честна сама с собой, то вынуждена была бы сказать, что выжила во время своих Странствий не столько благодаря бдительности и способности себя защитить, сколько привычкой примыкать к разнообразным «покровителям», причем некоторые из них были настоящими бандитами. Начав беспокойно расхаживать по залу, она подумала, что росла в приличной семье, что ее таланты лежали за пределами необузданной физической…
Дверь открылась.
Она стремительно обернулась, запутавшись в мантии, и с трудом удержалась от падения, когда в аудиторию вошел Ала Бин тэй-Велфорд.
Старый ученый пошел первым: его портшез неспешно двинулся в переходному порталу. Джела смотрел, как потоки энергии в портале начали закручиваться, образуя неприятную воронку, в которой кресло, мужчина, кошка и дерево стали удаляться, пока не потерялись среди танцующих опалово-оранжевых пылинок.
Процесс оказался неестественно бесшумным, хотя когда воронка засосала в себя воздух, Джела уловил легкое дуновение.
Тор Ан йос-Галан замялся у причала – в чем Джела нисколько его не винил. Мысль подвергнуться воздействию вихря была как минимум тревожащей, а если даже нервы, сплетенные из смартпроволоки (по крайней мере так они уверяли друг друга в яслях, где осваивали первые принципы солдатской службы), могли от нее разгуляться, то…
– Пилот, – сказал он, заставив свой голос звучать совершенно спокойно, словно шагать в бесконечность было делом привычным, – я буду замыкающим.
Мальчик на секунду устремил на него расширившиеся глаза невероятного цветочного цвета, глубоко вдохнул, повернулся, как положено смелому солдату, и шагнул навстречу вихрю судьбы, опустив руки. Потоки закрутились, затуманились – и Тор Ан йос-Галан исчез, проглоченный воронкой.
Джела посмотрел на переливавшиеся перед ним потоки энергии. Его ноги твердо стояли на полу, словно он намеревался пустить корни в этом немалом слое пыли. Долг был совершенно ясен: старый ученый с уравнениями, тайно и надежно скрытыми у него в голове, дерево, пилот, которого он взял под свое начало.
А позади него – его напарница, или человек, в которого превратилась его напарница, приняв для этого смерть. И не из какого-то неопределенного чувства долга по отношению к галактике или жизни, какая она есть, или верности клятве, которой она, по правде говоря, никогда и не давала, – а ради него.
Долг требовал, чтобы он двигался вперед. Долг требовал, чтобы он оставил ее погибать.
«Она осталась прикрывать отступление, – сказал он себе. – Она знала, чем рискует».
И это была правда… а может быть, и нет. Она знала, что риск будет. Она знала, что если он доверится ей, как она его попросила, то у них мало шансов выйти из этой операции живыми. Но остаться прикрывать… Кантра йос-Фелиум никогда не была солдатом.
Он закрыл глаза.
Первая обязанность помощника пилота – заботиться о своем пилоте, благодаря чему пилот может заботиться о корабле и пассажирах, если таковые имеются. Вот это было правилом, которое Кантра очень хорошо знала.
«Верь», – прошептал ее голос, слабый и глуховатый.
Он пожертвует всем, что она сделала – ради него одного, – если он сейчас забудет о долге.
– Вперед, солдат, – сказал он себе. И повторил еше раз: – Вперед.
Хорошо хоть его ноги умели распознавать приказы, а он все еще оставался в достаточной мере солдатом, чтобы не желать опозориться, потребовав повторения в третий раз.
Он зашагал, расправив плечи и чуть приподняв руки, по пыльному полу – и нырнул в пасть энергии.
Тэй-Велфорд сильно пострадал от рук толпы: у него на щеке наливался синяк, на мантии виднелась кровь. Мэйлин не могла определить, принадлежала ли хоть какая-то часть этой крови ему самому. Явно это никак не сказалось на той скорости, с которой он повернулся и запер дверь, и на уверенности, с которой он поднял свой клинок и приложил его рукоять к сердцу в насмешливом приветствии.
– Ты сделала опасную ставку, не так ли? – осведомился он, медленно наступая на нее. – Ты рассчитывала, что меня настолько легко сбросить? Я не зеленый юнец, обезумевший от своего первого разрыва. А вот ты – ты последняя в ущербной генетической линии, и все они заключены в тебе. Нетерпеливые, отчаянные, злобные… и глупые. Так глупо было прийти сюда…