— Нет, с чего вы взяли? Это моя собственная квартира, — сердито возразил старикан, с кряхтением нагибаясь перед тумбой в поисках пары одинаковых тапок. — Пребывающая в моей личной и безраздельной собственности.
Кажется, мне удалось еще раз оскорбить Хохланда. Я определенно добьюсь в этом искусстве больших успехов, прежде чем у него лопнет терпение и он меня выставит.
— Я ничего плохого не хотела сказать, — принялась я оправдываться. — По-моему, коммуналка — это так стильно, так романтично…
«И пахнет здесь, как в коммуналке», — чуть не сболтнула я, но, к счастью, сдержалась. Подумаешь, дедушка годами не прибирается, ведь он чахлый и дохлый, хорошо хоть сам выход из квартиры отыскивает, а квартира, похоже, настоящий лабиринт…
Дед провел меня темным коридором мимо ряда дверей — некоторые были заперты снаружи на замок, а иные, кажется, вообще заколочены, — и мы вошли в гостиную.
Пожалуй, слово «зал» подошло бы ей больше. Такие гостиные я прежде видела только в Зимнем дворце. С точно такими же, кстати, росписями на плафоне. Обстановка гостиной была не бедная, но какая-то запущенная. Вдоль стен, теряясь в пространстве, скромным рядком выстроились буфет, шифоньер, ширма, тумба с мертвым телевизором, оттоманка с валиками по бокам и трогательным ковриком перед ней, еще одно стоячее зеркало, круглый трехногий столик с китайской вазой, ножная швейная машинка «Зингер», накрытая гобеленом… Средний проспект с его рекламными щитами и автомобилями за мутным окном казался нереальным, как будто из другого времени. В глубоких узких оконных нишах цвела красная герань. Цветки были яркие и свежие, а листья — серые от пыли.
— Ух ты! — с восхищением выдохнула я, окидывая взглядом диковинное зрелище. — Можно, я здесь немного огляжусь, чтобы слегка привыкнуть?
Хохланд фыркнул, но возражать не стал. Я обошла комнату по кругу. В поле моего зрения попадали все новые детали. Заложенная кирпичами голландская печь в углу; ажурная золототканая скатерть на трехногом столике; горка с хрусталем — даже сквозь пыль видно, что хрусталь — необыкновенного цвета «загнивающей сливы». Приблизившись к выцветшим обоям, я заметила золотые проблески и вдруг поняла, что это вовсе не бумага, а какая-то дорогая обивочная ткань, вроде парчи.
— У вас как в музее, — невольно понизив голос, сказала я Хохланду, — Столько всяких интересных штучек…
— Тут у меня покойная супруга все устраивала, — неохотно сообщил Хохланд. — Я и прежде в ее хозяйство не вникал, и теперь не собираюсь. В отношении быта я ретроград. Когда за десятилетия привыкаешь к определенному жизненному укладу…
— Поня-а-атно… — Во мне пробуждался азарт расхитителя гробниц. — Значит, у вас и другие комнаты есть?
— Разумеется, есть! — оскорбленным тоном заявил дед. — Только вам там делать абсолютно нечего.
«Теперь понятно, в кого пошла Антонина», — уныло подумала я.
— Заниматься мы с вами будем, скорее всего, не здесь, а в кабинете. У меня есть и лаборатория, но до практической работы мы вряд ли успеем добраться.
«Что он имеет в виду?»
Вслух я спрашивать не стала, чтобы не спугнуть его.
Между тем Хохланд жестом предложил сесть на диван и вслед за мной уселся сам. Несколько мгновений испытующе смотрел на меня, а потом сказал:
— Я в некотором затруднении. Тонечка поставила передо мной нелегкую задачу. Безусловно, если я беру ученика, — а такого не случалось уже лет десять, — то учу его от начала и до конца по собственной методе и программе. Вы же, как я понимаю, отнюдь не табула раса и уже чему-то учились, причем весьма бессистемно. Поэтому, хм, даже не знаю, с чего начать… Чего бы хотелось вам самой?
— Выпить чаю и чего-нибудь съесть, — чистосердечно призналась я. — У меня с утра крошки во рту не было.
Хохланд поджал губы и нахмурился.
— Я на пустой желудок ничего не соображаю, — торопливо добавила я. — А могу и в голодный обморок упасть.
— Что же, вас дома не кормят? — холодно осведомился Хохланд.
— Меня все утро тошнило. Я вчера в ночном клубе… э… отравилась шампанским… с пивом.
Хохланд молча покачал головой. Я втихомолку ухмыльнулась, представляя, какое мнение он обо мне составил.
— Подождите здесь, я сделаю чай, — сказал вдруг Хохланд и вышел.
— Спасибо! — крикнула я ему в спину. Я чувствовала себя очень довольной по двум причинам: во-первых, добилась-таки своего и наконец позавтракаю, а во-вторых, осталась в комнате одна. Дело в том, что во время короткого разговора с Хохландом мое внимание привлекла стоящая на крышке серванта шкатулочка в китайском стиле. Ничем таким особенным среди прочего старинного барахла она не выделялась: просто симпатичная шкатулка, размером с коробку маргарина, обтянутая синим шелком с мелким орнаментом, закрытая на латунный замочек. Я не планировала никаких противозаконных действий — мне просто до смерти захотелось посмотреть, что там внутри.