Лист бумаги с черными значками текста. И это была явно не противопожарная инструкция и не обрывок газеты. Скорее, письмо. Или страница рукописной книги.
У меня перехватило дыхание. Я присела на корточки и прикоснулась к бумаге, как будто боясь, что она мне привиделась. Из-под завала выглядывал самый край листа. Я разглядела только необычный скачущий почерк. А вдруг это одна из тех Книг Блужданий, о которых мне рассказывал Хохланд? Я осторожно потянула лист на себя. Он не поддавался. Возникло неприятное ощущение, что кто-то держит его с той стороны. «Библиотека не хочет отдавать свои книги, — подумала я, вспомнив, как отдирала от цемента противопожарную инструкцию. — А ну-ка, потянем… человек против штукатурки…» Лист затрещал и надорвался. Я подумала, что надо бы раскидать хоть часть завала, но в мозгу вдруг возник пугающе яркий образ — под штукатуркой лежит человек. Труп человека, погибшего при пожаре. В последней агонии, задыхаясь в дыму, под градом камней, он вытягивает вперед руку с зажатым в кулаке посланием, чтобы спасти его от наступления хаоса. Мне показалось, что если я подниму хоть один кусок штукатурки, то увижу под ним мертвую руку, вцепившуюся в драгоценный листок. Я содрогнулась, резким движением дернула на себя листок и разорвала его окончательно. В моем распоряжении оказалось не больше абзаца — обрывок текста без начала и конца. Я немедленно направила на лист луч фонарика. Там по-русски было написано:
«…Я выхожу из тьмы луны навстречу рассвету, я ношу тысячи имен; я — земля и змея, тьма и утренняя роса, и живая вода, соединяющая разделенное.
Ветер носил меня в своем чреве; я — небесный цветок, родившийся в новолуние, после большого дождя. Я разрываю круг небес и обращаюсь к земле и воде. Моя тень падает на землю, а образ отражается в воде…»
И все? М-да. Я повертела листок, но нашла только странное словосочетание у нижнего края оборотной стороны — «истинный целитель знает…»
Несколько секунд я стояла, вглядываясь в текст, как будто ожидая, что среди строк проступит какая-нибудь тайнопись, которая все мне разъяснит. Что бы это значило? Какой в этом глубокий смысл? Какая ценность?
Додумать я не успела. Отвлек треск за дверью. Цветы на витражных стеклах внезапно ожили, наливаясь багровым светом, светлея и расцветая на глазах. Я стояла как зачарованная, глядя на это волшебство. В голове возникла и застряла очередная несвоевременная мысль: «Вот ты какой, аленький цветочек!»
Но когда резко запахло гарью, а из провала сзади меня повалили клубы дыма, я сообразила в чем дело. В библиотеке снова начинался пожар.
Я отскочила от завала, машинально сунув бумажку в карман джинсов. Повсюду, куда ни обращался луч моего фонарика, клубился дым, наполняя воздух удушающим смрадом. Из-за витража выхлестнулся яркий язык пламени. Чему там гореть, если вокруг одна штукатурка?! Я развернулась и побежала наверх, перепрыгивая через две ступеньки.
Я влетела в «комнату отдыха» вместе с первой волной дыма. Наступало время совершить простенький акт творения. Я устремила взгляд на свисающую с края пролома доску и ярко, стараясь не упускать ни единой детали, начала представлять, как она становится длиннее, дорастает до пола; сбоку у нее одна за другой проклевываются ступеньки — вырастают через равные промежутки, как ветки, крепнут, утолщаются… Vera Imaginatio — активное творящее воображение, единственный и универсальный инструмент мастера реальности.
Через несколько секунд штакетина наконец пошевелилась. «Быстрее, быстрее!» — в нетерпении шептала я. Дым щипал глаза.
Лестнице уже пора было материализоваться, но тут произошло нечто прямо противоположное. Штакетина оторвалась и со стуком упала на пол. А пролом на потолке стал затягиваться! Я ничего не могла с этим поделать — реальность мне не повиновалась. Когда пролог затянулся полностью, свет погас. И все стало серым.
Мне было все прекрасно видно, как будто я смотрела через прибор ночного видения. Подземелье изменилось. Замки с дверей упали, решетки распахнулись. Исчез запах гари, пропали черные разводы на потолке. Ошметки кожи на диване превратились в нормальную обивку, на ржавом автомате для продажи напитков проступили рисунки и ценники. На полу появилась ковровая дорожка. А на дорожке, прямо у меня под ногами, возникло нечто ужасное и отвратительное. Это была разорванная в клочья шкура волка. Пол усеивали обрывки кожи и пучки шерсти. Огромная голова лежала отдельно, глядя на меня пустыми глазницами и хищно скалясь.
Я вскрикнула и отскочила к стенке, не спуская взгляда со шкуры. Вряд ли это был декоративный коврик. Шкура выглядела так, будто волка разорвало изнутри.