Многие миры несли в себе поселения многочисленных рабов, которые поддерживали в надлежащем порядке дивные замки эльфийских лордов. А в специальных комнатах для наслаждений лорды утоляли плотью рабов свою извращенную страсть.
Редкий замок не имел боевых залов с ареной, на которой люди убивали друг друга, лорды же держали пари на победителя. Проявления страшной жестокости лордов к своим рабам были весьма разнообразными.
И все же их больше занимал артистизм в создании миров. Удовольствие, которое доставляла жизнь в карманных Вселенных, было лишь частью общего впечатления. Как в хорошем вине важен букет ароматов и игра оттенков, так и здесь достоинство мира складывалось из самых разных эффектов.
Но в прекрасных сладостных мирах всегда существовало и еще кое-что. Этим "кое-чем" была извращенная жестокость, превратившаяся в чудовищное искусство.
Путешествуя по мирам Великой Игры как Иудо Фэкс, Релкин находил все больше и больше таких миров изощренного ужаса.
В одном он нашел равнину, покрытую ковром из людей. Юноша вынырнул в этом мире футах в ста над поверхностью и поплыл дальше в пузыре. Огромное стадо несчастных, от которого распространялась жуткая вонь, простиралось во всех направлениях до горизонта. Их было так много, что стоявшие едва могли шевелиться. Пока он все это разглядывал, прилетела туча и посыпала людей сверху серыми катышками, и люди ели эти катышки, когда же туча пролилась дождем, люди встали с открытыми ртами, ловя воду, как растения.
А потом Релкин с ужасом увидел, что делают с этими несчастными. В поле зрения появилось четвероногое существо, несшее на своей спине маленький дворец со всеми присущими дворцам атрибутами - башенками и шелковыми вымпелами. Каждым движением огромной ноги слоноподобный зверь превращал десятки людей в кашу.
Настоящий ужас внушала скорость, с которой окружающие поедали эту кашу и занимали освободившиеся места.
Громадный зверь, похожий на шмунга с короткой шеей, но все же гораздо больше любого шмунга, между тем прошел и унес замок лорда прочь.
Иудо Фэкс двинулся дальше.
Чуть позже он открыл первый из многих встретившихся ему потом во множестве военных миров. Ужас бесконечной войны между империями, составленными из сотен миллионов рабов. Вели войну и определяли направление кампаний эльфийские лорды, для которых все это было частью Игры.
Лорды разыгрывали массовые элегантные сражения, и горы скелетов отмечали места их проведения. Со временем скелеты разъедались солнцем и дождем и превращались в пыль, и новые горы скелетов вырастали на том же месте.
Здесь эльфийские лорды могли заниматься проверкой военных теорий, разыгрывать сложные военные кампании и играть в генералов. Это был весьма популярный метод построения миров, забиравший довольно много энергии массового разума, к тому же игры эти были характерны для ведущих партий Игры, скажем, для Направления.
Попадались и еще более эксцентричные миры, такие, например, как странный мир, населенный существами с головами зубастых птиц. Здесь огромное человеческое население использовалось в качестве мясных животных. Их откармливали в крошечных стойлах, а затем подвешивали, перерезав горло, и оставляли умирать, истекающих кровью.
Сырыми их скармливали собакоголовым тварям шести футов ростом, которые здесь считались домашними животными. Приготовленные, они шли в пищу правителям-птицелюдям.
Артистизма Релкин во всем этом как-то не видел. Как могли золотые эльфы Гелдерена деградировать до такой жуткой бессмысленной жестокости? Что могло так иссушить их сердца, до такой степени закрыть к ним доступ чувству милосердия?
С болью наблюдал юноша и за битвой двух огромных армий на заболоченном склоне миль в пять длиной. Клацали щиты, сотни людей опускались на землю, но тысячи наступали друг на друга и бились до тех пор, пока не падали в изнеможении. Это была война генералов, где человеческие потери не имели никакого значения. Люди здесь были только расходным материалом, инструментом, вещью, используемой на износ.
Именно в этом месте ощутил Релкин глубочайший контакт с Великой Игрой, ведь он прекрасно знал, чьи силы тут расходуются.
Он двинулся дальше.
Пора было отдохнуть и собраться с мыслями. Для следующего шага ему потребуются все его силы. Теперь он разобрался с этим эльфийским трюком извлечения энергии из массового разума. Он выучился ему, сам не зная, что учится. И теперь мог перемещаться по мирам по собственному желанию.
Релкин поискал утешения в ласковом мире, где лиловые облака плыли над желтым каньоном. Солнце - квадратное и тусклое. Но искусственность всего этого вызвала раздражение, и он снова двинулся дальше.
Открыл заново потайной мир Мот Пулка. Вновь приобретенная власть давала ему возможность сделаться невидимым для других лордов. И вот он снова стоял у беседки и вспоминал утраченное счастье. Задумчиво глядел он в грот, вспоминал наслаждения, пережитые с Ферлой, и сердце его сжималось от горя, слезы наворачивались на глаза.
Время пришло. Пора. Захлестываемый эмоциями, переполняемый ненавистью к Мот Пулку и вообще ко всем эльфийским лордам, создал Релкин новую силу, какой они и не знали никогда. Он покинул миры Игры и направился к месту, далекому от Игрового поля. Перемещение, занимающее у лордов долгие часы, он совершил мгновенно.
Теперь он стоял на галерее Башни Обозрения Аркелаудов, а заря пробивалась сквозь горы на востоке. За спиной высилась громада дворца. В узорном бассейне журчал фонтан. Столы и кресла галереи, город внизу - все было залито первым светом дня. За озером мерцала статуя Зизмы Боса. На юго-востоке, где еще догорал Город Рабов, поднимался дым. Запах горелого был очень силен, он забивал даже аромат жасмина в садах. Озеро светилось такой прекрасной голубизной, что перехватывало дыхание; горы и холмы окаймляли края правильной чаши озера. Релкин мог понять Зизму Боса, выбравшего это место для постройки города. Такая естественная красота встречается редко.
На мгновение взор его затуманился, он почувствовал слабость. Оперевшись рукой о поручень, он сел на ближайшую скамью. Обожженные руки по-прежнему жутко болели, но каким-то образом он научился справляться с этой болью. Ему нужно было отдохнуть. Привести себя в порядок. Он знал уже, что должен сделать, и знал, что на это уйдут его последние силы.