Оставшись со мной наедине после новости о моей беременности, папа сказал:
— Мы не будем оставлять этого ребенка. Ты должна понимать, дочка, это ведь… — он не произнёс ничего больше, но покраснел и сжал кулаки до того, что костяшки побелели.
Я испугалась ужасно, замотала головой. Потом глотнула воздуха раскрытым ртом раз-другой и потеряла сознание. Меня привели в чувство. И я устроила такой рёв, едва увидев папу, что он сам напугался и больше ни слова не сказал о ребенке всю дорогу до Москвы. Я прислушивалась к своему животу, но ничего особого не чувствовала, кроме нежности… Прикасалась пальцами к совсем обычному, плоскому животу в на скорую руку купленных джинсах и казалась себе рыбой, выловленной сачком из океана и посаженной в аквариум. Ничего не знаю, ничего не понимаю, не могу ответить ни на один из зависших в воздухе вопросов. У меня ребенок от похитителя, который держал меня неизвестно где полтора месяца, а я не чувствовала ни к кому ненависти. Ведь должна была! Но не чувствовала…
Папа повернул у ИКЕИ направо и, остановившись на светофоре, взглянул на меня. Тут же опять стал жалостливым и растерянным, словно ему одноногую собачку показали.
Так себе ощущение, да.
Но мои ноги были на месте, пальцы тоже. И на ощупь даже голова!
Я снова глянула на роскошное кольцо с головой дракона. Таинственное, красивое. Не снимается. Папа сердился, пытаясь срочно выбросить из моей жизни всё, что могло бы напомнить о… Ну, о чём-то. А мне избавляться от перстня не хотелось. Аж зашлось всё, когда мы к ювелиру зашли.
Но обошлось — у смачного армянина сломался инструмент, когда он попробовал снять кольцо. И у второго тоже. А у слесаря закружилась голова так, что он сказал, что лучше пойдёт — видимо, магнитные бури… Папа хмурился и тёр виски. Держал меня крепко за руку и постоянно звонил.
— Может, это даже хорошо, что ты ничего не помнишь, — с тяжёлым вздохом сказал он, переговорив с сочинскими коллегами в аэропорту.
Я лишь растерянно улыбнулась.
По идее, плохое случилось со мной, но жалко было папу — такой он был уставший и напряжённый, и худой совсем. Вот сейчас соберу мозги в кучу и наготовлю ему самого любимого: картошечки жареной с мясом, с лучком и чесночком. Аж слюнки у самой потекли. А потом ещё пирог! Большой-большой! С кунделями… Тьфу, какие-такие кундели?! Видимо, меня не только по памяти шарахнуло…
Ну ничего, прорвёмся. В конце концов, — решила я, — я живая, папа в порядке. Из прошлого исчезло, как выяснилось, ровно сорок восемь дней, но ведь всё остальное на месте! А главное есть сейчас! И прямо сейчас я снова обняла папу, зарылась носом в красноватую тёплую шею, пахнущую родным одеколоном. А папа обнял меня.
— Ты уж прости, я как-то запустил всё один, — пробормотал папа, открывая ключом дверь в квартиру.
Я зашла и огляделась: казалось, я тут не месяц, а весь год не была! Пылищи! Паутина… Ну, хоть без привидений по углам.
— Тесновато у нас. Да, пап? — сказала я, стоя посреди гостиной. — И темновато.
Папа пробурчал что-то нечленораздельное из коридора.
— А давай ремонт сделаем? — крикнула я ему. — Обои другие, а? Что-нибудь светлое. Или яркое надо. А то тускло. Ни цветов, ни сада за окном. И накупим всякого в горшочках. Может, даже выживет.
Папа вошёл и опёрся спиной о косяк двери:
— Доча, тебе же нравились эти обои.
— Уже нет. Эх, мебели у нас много, а пространства мало! — я раскинула руки в стороны и улыбнулась: — Тут даже взлететь некуда!
Папа помрачнел и отвёл взгляд:
— Ну, ты, Нютка, осваивайся, а мне позвонить надо… По делу, врачу хорошему.
— Ладно, — сказала я, мысленно перекраивая комнату по-новому.
И как я вообще тут живу, в этой конурке в девять квадратов? Жуть же! В голове вырисовалась дворцовая зала с белыми мраморными полами и трёхметровыми окнами, выходящими в сад. Эльфийский сад, словно из «Властелина колец». Может, смотрела недавно?
Эх, как бы балдахин над кроватью пристроить? Обязательно нужен балдахин из шифона, чтобы… «слоники во сне не щекотались» — автоматически прозвучало в голове. И, глядя в зеркало на себя, почему-то офигительно красивую, я выразительно покрутила у виска, но подумала, что мизерный плюс от похищения всё-таки есть. Я нереально похорошела! Надо во всём в жизни искать позитив. Чтобы вешаться не захотелось…
Иррандо открыл глаза и увидел обычное голубое небо, облачка, солнце. Холодновато разве что… Око обмануло? Что-то мягкое и влажное коснулось виска. Принц отпрянул. Над ним возвышалась бурая корова и, похоже, собиралась вместо молодой травки пожевать его ухо.