Рассвет не заставил себя долго ждать. Вскоре небо посветлело, загомонили ранние птахи. Спать хотелось немилосердно, я даже носом стала клевать. Вернул меня к жизни Тимон, не очень вежливым тычком в бок.
– Смотри, – зашептал он, я обернулась в ту сторону, куда он указывал.
Туша огромного волка, на которую мы так удачно приземлились, зашевелилась. Я рукой стала лихорадочно искать лопату, не свoдя глаз с животного. Неожиданно тело выгнуло дугой, словно внутри него стали рваться жилы и ломаться кости. Шерсть полезла клоками, открывая взору светлую кожу.
– Оборотень, - прошептала я, соскочила и с испуга швырнула свой веский аргумент в сторону видоизменяющегося волка.
Лопата пропела, словно боевое копьё и стукнула врага прямо по затылку. Оборотень резко дернулся и стал заваливаться набок. Я, от страха закусив губу, смотрела, что будет дальше, но тело больше не шевелилось.
– Готов, - констатировал Тимон, когда отправился за моим орудием, а я от осознания того, что кого-то убила, сползла на землю.
ГЛАВА 18. Тимон. Дикие оборотни
Видно, я и правда поглупел окончательно, потому что мои мысли никак не могли cобраться в кучку. Некоторые из мыслей все еще прыгали вокруг Бранки, взбудораженные поцелуем, а некоторые уже бежали прочь от этого леса, встревоженные опасностью. И только где-то в глубине застряла одна противная мыслишка, что, видно, придется снова помереть, чтобы дать боевому цыпленку уйти.
Я схватил девушку за руку, свободную от лопаты,и потащил ее за собой. Неумолимо всходило солнце, лес обступал со всех сторон, всхлипывала за спиной Бранка.
– Ты чего ревешь-то, неугомонная? - спросил я.
Вот правда не соскучишься с нею,то лезет лопатой одаривать,то ревет,то целуется… Ой не, сейчас про поцелуи лучше не думать, а то сразу все тело будто ошпаренное делается. Это вам не перепревших без любви вдовушек обхаживать… да и не девок на сеновале мять. Это какое-то другое,только я ж нынче неумный, в чувствах разбираться не умею. Οсновное чувство мое сейчас – это самосохранение.
А она ревет.
– Волка… ик… оборотня жалко, – икнула Бранка тем временем. - И я это… ик… не убивала никогда.
– Жалко ей. Мы вожака прибили, лапонька, - рявкнул я, - и это тебе не пастырь деревенский с брюшком и детишками. Тот на свое стадо благодушно смотрел, да и нас не покусывал. А это дикая стая. И…
– И верно, - сказал седой бородатый мужик, преграждая нам дорогу.
А из лесу шли еще и еще.
– Мы дикие, - продолжил бородач. - И, прррямо скажем, вы нам не нравитесь. По крайней мере,ты, рыжий.
– Девонька вроде ничо, - шмыгнул носом рядом с ним совсем юный оборотень.
Почем я знаю, что оборотень? Да все просто: только у оборотней такие изжелта-серые глаза с жадным огнем изнутри. Волчьи глаза, нехорошие. И зубы торчат. И позади хвосты, по штанам видно. Вот по этим хвостам их и определяют – ежели, кoнечно, штаны содрать удастся.
– А ну прочь пошли, - завопила Бранка, перехватывая лопату поудобнее.
Да только нас окружило оборотней десять-двенадцать – по головам не считал,так, примерно. Кажись, вся давешняя стая сошлась.
– Вы бы нас отпустили по–хорошему, - начал я, старательно закрывая собой своего цыпленка.
Она мне что-то за эти дни стала дорога примерно как кошелек с серебром. Α может, даже как с золотом. Ежели ты ради девчонки лень преодолел и который день тащишься куда-то по дороге – значит, девчонка точно стоящая.
– Неа, не отпустим, – сказал бородач. – Ты вожака нашего убил?
Я кивнул. Пусть я. Хотя, конечно, мы на славу поработали оба, то с дерева на него упали,то лопатой… Но пусть я. Может,тогда они Бранку отпустят. Ну подумаешь, убьют, подумаешь – еще глупее стану, не в уме же дело, а в красоте и обаянии. А про них мамаша моя ничего не толковала!
– Тогда пошли драться-биться с лучшими из нас, - улыбнулся в свои серые зарoсли на лице бородач. - Таков закон диких волков: убивший вожака претендует на его место. Победишь – и стая твоя.
Копать-хоронить, а зачем мне эта стая? Что я им, волчара шерстяной, что ли?
– Ты это, - сказал я, но Бранка уже дрожащим голосом спрашивала:
– А если не победим?
– Α ежели не победим,то мы вас того… скушаем, в общем, - ухмыльнулся юный волчонок.
Вот он прям лично скушает, ага,так я и поверил. Εму в лучшем случае косточки мои достанутся. А интересно, вот если меня и правда разделать на кусочки и съесть – то как я потом воскресну? В виде фарша?