Я хотела быть рядом с ним всегда. А когда Дениел исчезал, приходилось подавлять тревогу, что мы больше не увидимся.
— Я хотела от него избавиться, — произнесла страшные вещи и заплакала, то ли от жалости к невинному существу, питавшемуся моей плотью и кровью, цепляющимся за меня, как за единственный мир, за защиту и тепло, то ли от жалости к себе.
Говорили, что женщина может разделять ложе с мужчиной, не боясь бремени, пока не пройдёт несколько лун. А я понесла сразу!
И теперь он ко мне не прикоснётся? Так полагается, а мне хотелось этого больше, чем в первый раз! Стыдно, признаться в подобном!
— Я понимаю, — он ничего не говорил, прижимал меня к себе и ерошил мои волосы.
— И всё равно, я не позволю себя обижать.
Икнулось сквозь слёзы. Некрасиво, мама сейчас бы сказала, что дама должна быть эффектной, притягательной, манкой, особенно перед тем, кто уже получил от неё полные доказательства своей любви. Женщина награждает мужчину несколько раз в жизни: когда отдаёт ему свою невинность и когда рожает ему детей.
— Если ты против, отвези обратно.
Я несла чушь, а ведьма внутри только усмехалась, перебирая серебрённые нити, из которых будет соткан мой Дар. Настоящий, сильный, какого я бы никогда не познала, если бы не Дениел. Но об этом молчок!
— Отвезу, прямо сейчас!
Теплота в его голосе убаюкивала, я не хотела, чтобы он размыкал руки, но была недостаточно податлива, чтобы признаться хоть в чём-то. Я ещё не до конца доверяла ему. Вот признаюсь в своём чувстве, и всё рухнет! Дениел подумает, что я теперь принадлежу только ему, не себе, а это не так, хотелось думать, что не так.
Но увезти себя я позволила. Просто потому, что он имел на меня право. И потому что я хотела быть с ним. Долго ли, коротко ли, но быть.
Дениел между тем достал из кармана сюртука костяной свисток, и вскоре открытый экипаж, тот самый, что катал по городу, мчал к его окраине, где высился обнесённый высоким каменным забором, двухэтажный дом. Слишком суровый, чтобы в нём могли жить молодожёны, похожий больше на крепость, но внутри оказался вполне сносным и тёплым, будто находишься в брюхе огромного животного, призванного оберегать тебя ценой собственной жизни.
— Это магия огня в стенах. Драконья, — Дениел отпустил слуг, коих пока было четверо, включая мою горничную, и повёл в гостиную, откуда лились звуки мелодии, наигрываемой на рояле.
— Ваше высочество, простите меня! — Берта, одетая в светлое платье, с распущенными и уложенными по плечам в аккуратные локоны волосами, такая летняя и довольная, какой я её давно не видела, встала из-за стола и бросилась, спеша приложиться к моим рукам. — Я не услышала, что вы подъехали! Курт так чудесно играет! А комнаты готовы, я проверила самолично.
Последнюю фразу она произнесла, обратившись к Дениелу.
— Вот и хорошо. Ниаре надо отдохнуть.
— Не надо, — возразила я и тут поняла, насколько устала.
Мне представили немолодого высокого человека с пышными усами и внешностью старинного господина, сошедшего с полотен, рассказывающих о времени, когда понятия «чести» имело чётко очерченные границы. Когда тот, кто родился в семье аристократа, должен был нести бремя заботы о всех домочадцах и подопечных.
В том числе и слугах.
— Рад встретить вас воочию, ваше высочество. Разрешите представиться, Курт Валлейн, садовник, — он и поклонился старомодно, а я не отказала себе в удовольствии подать руку, как было принято ранее. Лет сто назад.
— Садовник?
— Теперь да, миледи. Немного сочинитель музыки, совсем чуть-чуть. И мне это нравится гораздо больше, чем состоять соглядатаем в Тайной полиции.
Пальцы у него были тонкими, музыкальными, мягкими и тёплыми. Всё в этом доме походило на сказочный сон, кроме одной персоны, чья неприязнь ко мне не могла пройти даже под этой крышей.
— А где же Оливия? Она уже приехала? — спросила я Дениела, когда подали фруктовый чай с марципановыми и мармеладными конфетами. Сладости и пища, к счастью, были настоящими.
— Миледи рисует в саду, — настороженно ответила Берта, понизив голос, будто Оливия могла её услышать. Она давала мне знать: тут не всё в порядке. Да этого и не требовалось, я и так понимала, что Оливия уходит в свой мир, откуда ей не будет возврату, но пока она ещё здесь, как бы с нами.
Можно сказать ей что-либо, и она услышит, если захочет.
Это знание не наполняло меня радостью торжества. После предложения Дениела, в котором не почувствовала ни капли лжи, я внутренне примирилась с недавней соперницей. Хотя не могла сказать, что её присутствие здесь желанно.