А теперь и я познала чувство, радирающее грудь, и не была уверена, что это та самая любовь, о которой написано в книгах. Может, наваждение, страсть, жажда новизны, но ранее я ни с кем не была такой настоящей.
Не могла вот так говорить без оглядки на приличия и на то, что обо мне подумают. Я вышла из панциря, самой страшной карой теперь будет возможность туда вернуться.
И всё же вернусь, если меня отвергнут. Даже неся во чреве незаконное дитя, я не останусь там, где нежеланна.
Мама как-то упомянула, когда моё замужество с Орнаком считалось делом решённым, чтобы я не смела подпускать мужа, когда понесу. И всё, больше распространяться не стала. Неприлично знать такое девице, да надо.
А я допускала до себя мужчину, более того, мне хотелось делить с ним ложе, что уже точно считалось в обществе признаком развратности натуры. Женской, мужчине-то всё дозволено.
Но не моему.
— Ты ставишь мне условия? — он отложил грифель, которым делал пометки на полях, и посмотрел так, что сердце ушло в пятки, но я не сдавалась. Вскинула подбородок и спокойно ответила:
— Да.
Кажется, мне сделалось душно. Или холодно. Но я не заплачу, не подам виду, это он превратил меня в нервную особу, так пусть расхлёбывает!
— Помнишь тот сон, когда ты задыхалась во сне?
Я поднесла руку к горлу. Засаднило, будто косточку от рыбы проглотила.
— Помню. При чём здесь это?
— Этот сон не был случайным.
Драконы все такие несносные? Говорит, будто с несмышлёной девчонкой, хотя иногда его манера делать вид, будто я совсем не замечаю, как он переводит разговор на другие «важные» темы, вызывала улыбку. От которой Дениел кривился, и это заставляло меня улыбаться ещё шире.
— Ты говорил. Всё дело в доме.
— Не только, Ниара.
Дениел поднялся, чтобы пересесть ближе. Я была заинтригована, но не верила до конца. Читала и слышала об историях, когда мужчины обманывали невест, чтобы безбоязненно творить непотребства. А что, если мы обе с Оливией слушаем одну и ту же историю?
Во рту пересохло, я потянулась за стаканом воды, проклиная себя за мягкотелость. Воспитанная на книгах мамы, я знала только, что в таких случаях даме надлежит встать с самым надменным видом и уйти, но полагалась на своё чутьё, а оно говорило: «Слушай и замолчи, пока не выслушаешь!»
— Твоя сила стала мощнее, ты предугадала то, о чём я имел лишь смутное представление. Я вырвал Оливию из лап её дяди не просто так и прячу здесь тоже не из желания иметь вас обеих!
Он говорил отрывисто и сухо, совершенно неприличные вещи, держа меня за руку и совсем не замечал, как вспыхнули мои щёки. Я краснею слишком часто, будто девочка-подросток при первом общении с мужчиной. Со мной никогда ещё не говорили вот так запросто, никто раньше не считал меня способной слушать серьёзные вещи. Даже отец, хотя он-то выделял меня из сестёр и не раз говорил, что у меня почти мужской ум.
Я снова ухватилась за нить разговора, не желая, чтобы Дениел замолкал. Когда он говорил, так и тянуло открыть рот и возразить, ввернуть каверзный вопрос, слишком складно и завораживающе у него выходило. Как у мага-сказителя, утешавшего слушателя настолько, что проблемы больше не казались таковыми. Так, мелкими неприятностями, не более.
А между тем Дениел продолжал рассказывать странную историю о том, как можно вернуть себе здоровье, даже если ты обычный обречённый человек. И об ужасном способе достичь желаемого, ради которого можно пойти на всё. Впрочем, для того, кто пошёл на этот шаг, давно нет ничего святого.
— Это правда?
Какое-то время я размышляла: да, вполне вероятно, что они оба не лгут. Но хотелось убедиться.
Дениелу я верила, даже когда не желала того.
— Тогда я еду с вами.
— Это неразумно, я не пущу тебя. Это ещё и опасно.
— Пусть так, я сама могу отвечать за себя.
Ой, совсем забыла. Теперь не могу!
— Вот видишь, — удивительная манера — угадывать мои мысли. Впрочем, работало в обе стороны.
— Я знаю, что надо беречься, что для тебя важен этот ребёнок, — начала было я, но меня снова прервали.
— А для тебя нет?
Когда речь заходила о потомстве, мой Дракон становился несносным. Придирчивым и сварливым стариканом двести лет от роду. Кажется, ему именно столько?
— Я не знаю. Дениел. Я стала какой-то совсем другой, меня это пугает. Но я, конечно, рада ребёнку.
Тот, кто ещё мгновение назад, отпустил мою руку и встал с видом оскорблённого достоинства, теперь снова был готов обнимать и говорить страстные нежности. А я становилась податливой и готовой сделать всё, что он скажет.