Жаль, что ты сбежала, потому что я найду тебя и на краю света. Посмотрю в глаза, поцелую в губы и возьму за руку, чтобы рассказать, как долго жил вдали от тебя, не зная твоего имени, но чувствуя: ты есть.
И вот теперь я нашёл тебя, полагая, что ты похожа на другую. Что у вас на двоих одна чёрная душа, но, заглянув однажды в глаза, понял, что это не так».
Послания прилетали с птичками, огнём рассыпающимися в моих руках. Они находили меня везде, в любой глуши, когда я бывала одна, и как бы ни старалась быть всё время на людях, общество Берты и госпожи Мольсен не спасало меня от очередного послания. Рано или поздно я оставалась одна, тогда огненные гонцы настигали меня и вручали его слова.
Сначала я их не читала, оставляя нераскрытыми. Но отчего-то хранила.
Вероятно, боялась, вдруг если уничтожить их, случится беда? Не знаю, какая. Возможно, я просто прочту их позже, а пока стану хранить в личной шкатулке рядом с Древними камнями.
Личными, откликающимися на мой зов. Дошло до того, что я читала его письма снова и снова, вслух и про себя, даже не понимая, зачем.
Просто тешила самолюбие, должно быть. И так получилось, что к концу путешествия, не осталось ни одного нераспечатанного.
«Мы вскоре встретимся. И помни: я не отдам тебя никому. Даже если ты решишь прожить в сокровищницы до старости, Двуликому придётся обойтись без своей высокородной служанки. Я увезу тебя туда, где Двуликий не властен. Там Боги снисходительно смотрят на союз Дракона и ведьмы».
Письма перестали приходить лишь тогда, когда я переступила порог сокровищницы и снова облачилась в форму послушницы. Наверное, Двуликий сердился на меня за дерзость.
Я и впрямь слишком увлеклась эпистолярией милорда Рикона. Никому не позволено нарушать обет Богам!
— Сегодня в окно постучалась птичка.
— Огненная? — вздрогнула я.
— Нет, Двуликий спаси, что за фантазии! Маленькая такая, клювик с ноготок. Я думала, голодна, насыпала хлебных крошек и высыпала их за окно в поддон для цветов, а она не притронулась. Постучала деликатно ещё с четверть часа, так тоненько, склонила головку набок, словно прислушивалась к ответу, а потом я отвлеклась, посмотрела — нет уже никого.
Берта рассказывала мне эту историю вчера. Я слушала вполуха, потому что по возвращении в столицу дел стало невпроворот.
Главная Храмовница тут же потребовала полный отчёт о Древних камнях, выспрашивала, почему на обратной дороге я не воспользовалась Порталами, а поехала окольным путём, на что я отвечала заученной фразой:
— Хотела прислушаться, не прячутся ли где ещё камни.
И опускала глаза.
— Вы устали, дитя моё, и славно потрудились во благо Двуликого. Я позволяю вам отдохнуть, скажем, дня три. Набирайтесь сил и ешьте побольше, гуляйте в саду, а то вон какая бледная!
Слышать подобное из уст ледяной дамы, коей всегда была мать-настоятельница Храма при сокровищнице, было удивительно. Но она была права: я чувствовала себя бесконечно слабой и по утрам, с рассветом, просыпалась на подушке, мокрой от слёз.
Выходит, что мать Орнака правильно винила меня в смерти сына? «Сдохни в этом же огне!» — какими пророческими оказались её последние слова.
— И что? — переспросила я Берту, снова вернувшуюся к теме голодной птицы. — В Храме множество пичуг, они знают, что всегда найдут здесь еду вот и прилетают.
— Для этого есть кормушки в саду, госпожа, — мягко возразила Берта, проветривавшая мои платья, хотя я сто раз убеждала её этого не делать. Она давно не горничная, а сама госпожа, только молочной сестре об этом и слышать не хотелось: «Скажите тоже, госпожа! Девкой родилась, так тому и быть!»
— И что?
Мыслями я была далеко. Намёков Берты понимать не хотела, в конце концов, она рассердилась и всплеснула руками:
— Это благая весть, госпожа моя! Издревле так говорили, ещё моя мама перед каждым бременем получала весточку от предков. Они с того света смотрят и радуются заранее, а мы ещё и знать не знаем. Тяжесть мне грозит вскорости, это милость Двуликого не иначе!
Берта вся заискрилась, начала рассуждать, что надобно съездить к мужу и всё ему рассказать, коли так случилось, вешать чужого ребёнка на шею непутёвого, но знатного супруга она не хотела. Зашла в своих рассуждениях так далеко, что уже думала, как бы назвать дитя.
Я подсела к ней и обняла за плечи. Впервые за последнюю неделю мне стало чуть легче. Тоска, щемящая и всеобъемлющая, отступила. Ощущение надвигающейся грозы прошло, горизонт ненадолго очистился и чувство, что я что-то потеряла, тоже куда-то подевалось. Туда ему и дорога вместе с призраками прошлого!