После слова «доктор» Дарре перестал слушать. Это такой человек, который лечит всякие болезни? И хозяева вызывали доктора к нему, дракону, их собственности?
Его не пытались целить, даже когда отрезали крылья. Дарре напрасно надеялся, что рано или поздно эти раны заживут, как все остальные, — они даже не зарубцевались. Ныли, кровили, вскрывались от любого движения, чрезвычайно раздражая хозяина-укротителя, срывавшего злость немудреным способом о тело Дарре. Сколько плеток он перевел — наверное, за дракона заплатил меньше. Но чтобы потратить деньги еще и на лекаря…
Однако в словах новых хозяев сомневаться не приходилось. Все ссадины были обработаны, а некоторые даже и перевязаны, почти заглушив привычную боль. Шея наконец вернула себе способность поворачиваться, а ведь ненавистный ошейник почти лишил надежды на это. И кольца в губе — отвратительного, уродующего, не позволяющего рту нормально закрываться — тоже не было!
Дарре накрыла забытая напрочь радость.
Даже если через мгновение хозяева рассмеются ему в лицо и отволокут в клетку, это чувство дорогого стоило! Словно… было еще какое-то будущее... И смысл в нем…
— Я суп на ужин сварю, — то ли Дарре, то ли мужу сообщила хозяйка, но потом заглянула именно Дарре в глаза. — Его наверняка можно, он же жидкий. Ты только… поправляйся и не думай о нас плохо. Мы не желаем тебе зла.
Дарре сам не понял, как кивнул. Все происходящее походило на сон, и лучшее, что он сейчас мог сделать, это принять его и хоть немного передохнуть. Пока боги не опомнились и не спустили его на землю. Как обычно это делали.
Глава четвертая: Вечер выбора
Хозяин проводил свою женщину до двери, потом сел на лавку и внимательно посмотрел на Дарре.
— Хорошо, — сказал он. — Первое знакомство состоялось, и теперь я хочу поговорить с тобой как мужчина с мужчиной.
Дарре неловко выдохнул и от непонимания подобрался. Считать себя мужчиной было так сладостно-заманчиво, что он даже гордость какую-то на пару секунд ощутил. Только вряд ли хозяин мог вкладывать в это слово тот же смысл, что и Дарре. Тогда что? Хочет опробовать на нем свою мужицкую удаль? Поломать собственными руками?
Хозяин вздохнул и покачал головой, а Дарре мысленно помянул Энду: как же научиться контролировать свои эмоции и не выдавать их при любом случае? Сколько раз ему доставалось от прежнего владельца за написанное на лице отвращение или ненависть. А все без толку. Вот и сейчас…
— Ты свободен, — сказал хозяин, и Дарре вздрогнул, не веря, что не ослышался. Уставился на него, пытаясь остановить это мгновение, пока не прозвучали новые слова и не отняли изменчивое счастье. — Двери не заперты, окна тоже, — продолжил хозяин, заставляя верить в то, что он не шутит. — Когда закончим разговор, отдам тебе все документы, чтобы даже мысли у тебя не было о подвохе. Но сначала тебе придется меня выслушать.
Дарре почувствовал, что глаза стекленеют, а уши закладывает от нереальности происходящего. В голове загудело и болью прошлось по позвоночнику. Дарре мечтал услышать эти слова три года. Почему же теперь не было ни радости, ни восторга? Потому что слишком поздно? Или… слишком рано?..
Хозяин дал ему время овладеть собой, не посмеявшись над покатившимися по щекам слезами, не взяв свои слова назад и даже не поторопив. Может, действительно стоял на эшафоте, ожидая мучительной смерти? И понимал, что чувствует Дарре?
— Ты сейчас совсем беззащитен, — проговорил наконец хозяин, но не было в его голосе укора, а только какая-то необидная жалость. — Знаю, что драконы восстанавливаются быстро и что уже завтра половины царапин у тебя не будет, но речь не о них. Раны на месте крыльев так скоро не вылечить. Впрочем, даже с ними можно жить, как и с пустым желудком и даже без возможности летать — не в этом дело. Ты не сможешь вернуться в Долину: ни в виде дракона, ни в виде человека тебе не хватит на это сил. Ни сегодня, ни через год. Думаю, ты тоже это понимаешь.
Дарре, сжав зубы, кивнул. Что проку спорить? Да и не к кому в Долину возвращаться. Мамаша еще до рождения подбросила его в чужое гнездо, о чем приемная родительница не уставала напоминать изо дня в день. Она явно вздохнула с облегчением, когда Дарре сбежал. И будет последней, кто обрадуется, увидев его снова. Особенно такого.