— Господин начальник, — растерянно обратился к Тиле командир отряда. — Вы уже вернулись? А Кён говорил, что вас так скоро не стоит ожидать.
— То-то я и смотрю, вы свободу почувствовали! — раздраженно ответил Тила. — Племянницу мою в тюрьму посадили. Теперь, если не ошибаюсь, сына решили туда же препроводить. Что дальше? Дом приступом возьмете и нас с женой в кандалы закуете?
Лицо командира посуровело.
— Ваша племянница людей травила! — заявил он. — А сын на дружинника напал, да еще и не один, а целых шайкой. А закон, знаете ли, не делает исключений для семей бывших градоначальников!
Тила хмыкнул. Вот, значит, как мы заговорили, когда власть почувствовали. Да, она многих портит: Тила тоже однажды едва не сломался и не предал сам себя, став главой города. Спасибо жене и друзьям, быстро спесь сбили да на землю вернули. Вот и этого горлопана пообломать требовалось.
— Я-то знаю, — кивнул Тила. — А вот ты, кажется, забыл, что этот же самый закон запрещает судить детей, не достигших пятнадцати лет. Ну-ка, кому тут пятнадцать уже стукнуло? — обратился он к мальчишкам, заранее зная, что ни одна рука сейчас в воздух не поднимется. Пятнадцатилетие считалось в Армелоне возрастом, когда жителю присваивался статус взрослого человека, давая возможность устраиваться на работу, писать доносы, отдавать свой голос на выборах. Но и требовалось отныне с него соответственно. Достигни кто из мальчишек этого рубежа, за нападение на дружинника пришлось бы идти под суд. А сейчас ребята разве что выговор от начальника дружины могли схлопотать. Да и то лишь потому, что попались в руки прихвостням Кёна. — Неувязочка, командир, — повел бровями Тила. — Парней придется отпустить. А самому явиться за взысканием за незаконное задержание и, судя по всему, нанесение несовершеннолетним увечий.
Его оппонент заметно побледнел, однако присутствия духа не потерял. Резко кивнул и знаком приказал отряду освободить мальцов.
— Племяннице своей тоже оправдание уже состряпали? — ехидно поинтересовался он. Тила прищурился.
— Я передумал! — заявил он. — За оскорбление начальства приказываю на неделю поместить Годда под стражу! А если кто желает присоединиться к нему, камер в подземелье на всех хватит.
Годд сплюнул ему под ноги, но среди других дружинников подобных наглецов не обнаружилось. Тила незаметно улыбнулся, глядя, как они поспешно взяли бывшего командира под руки и повели его в направлении тюрьмы, и обернулся к освобожденным мальчишкам.
— Пора проредить дружину, — сокрушенно покачал головой он. Потом быстро осмотрел сына и его товарищей, выбрал наименее пострадавшего и отправил того предупредить тюремного охранника о прибытии гостей. И только теперь спросил о том, как прошло свидание с Кёном.
— Отлично прошло, — первым ответил довольный Вилхе, потирая расползающийся по щеке синяк. — Вряд ли в ближайшее время ему захочется из дома выползти и красоту свою миру явить.
— Краше тебя? — усмехнулся Тила.
— Куда как краше, — в тон ему сказал Хедин, неловко опираясь на явно ушибленную ногу. — Пусть спасибо скажет, что ушел на своих двоих!
— Место мы неправильное выбрали, — с разочарованием заметил Вилхе. — Возле самой казармы. Там народу полно.
— Уж где застали, — отозвался Хедин. — Не ультиматум же ему писать с местом встречи в уединенном месте.
— Этому трусу пиши, не пиши, — буркнул Вилхе. — Прислал бы вместо себя отряд тараканов своих…
— Почему тараканов? — удивился Тила, немного растерявшись от подобного единодушия сына и его бывшего злейшего врага. Вилхе и Хедин переглянулись и расхохотались.
— Да потому что, стоило тебе появиться, они разбежались по разным углам — ну одно что тараканы, — пояснил сквозь смех Хедин.
— А у Годда усы… усы рыжие, — вторил ему Вилхе. — Самый главный таракан!..
Тила фыркнул, махнул на покатывающихся от хохота ребят рукой и отправился к Эйнарду. Теперь все зависело только от него.
Айлин никак не менее получаса просто стояла посреди камеры, не веря в то, что произошло. Когда Кён со свойственной ему ироничной наглостью предложил ей написать чистосердечное признание, Айлин искренне поинтересовалась, не подействовало ли слабительное и на его мозг тоже, потому что никак иначе она не могла объяснить его заявление. Однако оказалось, что Кён явился вовсе не с желанием поупражняться в остроумии или быть повторно униженным. Он бросил на прилавок несколько доносов, где Айлин обвинялась в проблемах с животами у купивших ее выпечку граждан.
— На основании чего, — мерзко улыбнулся Кён, — я имею все полномочия обыскать твою лавчонку.