Кён на драконьей спине издевательски рассмеялся, а ящер еще крепче вцепился в бока Дарре и взмыл в воздух, подняв противника, будто игрушку.
Дарре попытался извернуться, чтобы вцепиться белому ящеру в шею, но тот с размаху швырнул его на землю, да так, что в ушах зазвенело, а в животе разлилась тупая боль, сбивая дыхание. Дарре перекатился было на бок, но Кён заставил своего дракона снова его подцепить и снова ударить оземь, словно дух рассчитывал вытрясти.
Дарре больше не успевал реагировать, задыхаясь от боли и дыма от горящей травы.
Огромный белый ящер, превосходящий противника размерами раза в полтора, играл с ним, словно кожаным мячом, а Дарре даже пошевелиться лишний раз не мог, потому что от малейшего движения все тело прошивали молнии, усиливая и без того раздирающую боль и рождая ту самую знаменитую драконью ненависть, которую Дарре столь самонадеянно собирался победить.
Он заметил еще, как Джемма вытащила наконец Ану из этого огненного безумства, а потом только боролся с самим собой: все его любимые были людьми, и он не хотел погибнуть с этим отвратительным чувством к ним.
И вдруг беспросветную муку прорезал крик Айлин, зовущей его по имени. Она стояла на крепостной стене, заламывая от отчаяния руки и умоляя Дарре подняться.
Кён гоготнул и направил своего дракона к ней.
У Дарре потемнело в глазах.
Сдался!
Решил, что всех спас, что выполнил долг, а теперь и помереть не зазорно? А кто же его рыжую девчонку защищать станет? Кто оградит ее от опасности, которую сама она не замечала, глядя только на Дарре и посылая слезную молитву богам о помощи? Ведь никого же рядом: кто пустил ее на стену, кто не досмотрел?..
Дарре сам не знал, откуда силы взялись — разве что ужас родил. Такой ужас, какого он не испытывал ни разу в жизни. Ни когда крылья его пластали, ни когда Ана на его руках умирала. В секунду понял, что Айлин испытывала, когда говорила, что за него боится. И вот сейчас испугался сам. Да так, что и о боли, и о ненависти забыл: вскочил и бросился за белым ящером.
И не успел…
Когтистая лапа сомкнулась вокруг точеной фигурки, а Дарре только в шипастый хвост успел вцепиться клыками и повиснуть на нем, когда Кён направил своего дракона ввысь.
Немного было видно со стен города оцепеневшим от произошедшего людям сквозь дым пожара и копоть обгоревших лиц. Но когда израненное черное тело отделилось от ненавистного белого и устремилось вниз, навстречу своей гибели, в едином порыве вознеслась к небу просьба о милости — и тут же была услышана.
Два черных с золотом крыла, раскинувшись воздушными змеями, остановили падение. Дарре повис в воздухе, будто не зная, что делать, будто не веря еще одному божественному дару. Но всего секунду длилась его растерянность, а следом схватились два дракона в смертельной битве, озаряя черно-синее небо вспышками пламени, окропляя сгоревшую дотла траву брызгами крови.
Дарре дрался отчаянно. Он был меньше, но заметно ловчее, а потому легко уворачивался от приказных маневров белого ящера и сам незамедлительно нападал, целясь в шею, стараясь прокусить чешуйчатую броню.
Крылья работали так, будто он никогда их и не лишался. Или, быть может, у Дарре попросту не было времени поддаваться проблемам. Он боялся думать о том, каково сейчас Айлин в плену у этого чудовища. Сердце то билось, как ненормальное, то вдруг замерзало, не давая вздохнуть, и именно в один из таких моментов Дарре вдруг увидел посеревшее лицо Кёна. Тот с остервенением тряс пустой пузырек, израсходовав подчиняющее зелье до капли. И уже не удивился, когда ящер замер в воздухе, словно пытаясь сообразить, что происходит, а потом медленно и оттого еще более устрашающе повернул к нему голову…
Но Дарре этого уже не видел, потому что ящер расслабил лапы, выпустив крохотное по сравнению с ним тельце, и Дарре бросился вниз.
Он поймал.
Опустился на Главную площадь под защиту города и с небьющимся сердцем разомкнул когти. В его лапе лежала бездыханная Айлин…
Дарре стряхнул драконью ипостась и опустился перед Айлин на колени.
Свет не померк, и небо не обрушилось на землю. К чему? Дарре просто знал, что без своей рыжей девчонки он не станет жить. Если боги лично не приберут к рукам, взлетит повыше и ринется камнем вниз, забыв про ненавистные крылья и в последний раз пойдя на поводу у собственной гордыни. Айлин не зря пеняла ему на нее, а он только смеялся, не замечая очевидного. И сам разрушил все то, во что поверить так и не решился.
— Ну что, стоили твои крылья этого? — раздался незнакомый раскатистый голос, которому невозможно было не подчиниться. Дарре с трудом оторвал взгляд от мертвенно-бледного лица любимой и без единой эмоции поднял глаза.