Три года они принадлежали друг другу, и Айлин отлично знала, как раззадорить Дарре. И разве сырость на улице не намекала, как именно стоит провести сегодняшнее утро, чтобы не жалеть об ушедшем лете?
Дарре прижался губами к золотым волосам, скользнул по виску, горячо поцеловал за ухом. Айлин выдохнула уже далеко не так мягко, как делала это чуть загодя, и довольно потянула его руку к себе, обхватывая, гладя, присваивая. Дарре придвинулся ближе, примериваясь к любимым губам — даже если боги нынче задумали для него только это утро, он воспользуется подарком сполна, — и вдруг замер, почувствовав пальцами совершенно новый отклик от Айлин.
Он давно понял, что легкие молнии пронзали его пальцы, когда он касался самых отзывчивых мест любимой, но сегодняшние ощущения были совершенно иными. Не разряды, не покалывание, а непонятное, но очень правильное тепло, моментально наполнившее сердце радостью, а душу — ответственностью. Дарре и раньше испытывал ее — за пациентов, за брата с сестрой, за Айлин, — но та совсем не походила на нынешнюю. Сейчас ответственность обволакивала, словно от Дарре зависело абсолютно беспомощное и отчаянно нуждающееся в нем существо.
— Айлин...
Он с трудом узнал свой голос: столько в нем было восхищения, трепета и понимания уже свершившегося чуда. Самого сумасшедшего чуда в его жизни.
— Что? — удивленно обернулась она, явно тоже не ожидавшая от мужа подобного тона. Но какое сейчас имело значение, как в таких случаях должен вести себя «настоящий» мужчина? Дарре просто захлестывало нежностью. Так не бывает!
Он прижал Айлин к себе и снова уткнулся ей в висок.
— Спасибо!.. — только и смог выговорить он, понимая, что Айлин, скорее всего, еще и сама ничего не знает, и удивляется, наверное, сейчас его поведению, и строит одно предположение за другим, и даже, возможно, пугается каких-то своих придумок, но у Дарре не было сил хоть как-то продолжить.
Он столько раз прощался с жизнью, и ненавидел ее, и молил богов о смерти, что даже думать никогда не думал о собственном ребенке. Кровь от крови, плоть от плоти — их с Айлин общий малыш — самое большое на свете счастье! Разве можно о нем говорить? Разве необходимо что-то объяснять?
— Мальчик? — неожиданно шепотом спросила Айлин, и Дарре еще глубже зарылся носом в ее волосы. Поняла. Без слов. Без вопросов. Его восхитительная рыжая девчонка.
— Я на руках вас носить буду. Всю жизнь, — так и не сумев обуздать бьющие через край чувства, пообещал Дарре.
Айлин качнула головой.
— Значит, девочку придется рожать, ее носить полегче будет. Хотя если такая же пышка, как Беата, вымахает...
— А ты мальчика хочешь? — чуть расчухавшись от ее веселого тона, уточнил Дарре. Айлин пожала плечами.
— Лишь бы на тебя была похожа, — прильнула к нему она. — Представляешь, черная коса до пояса и пронзительные серые глаза. Самая красивая девочка Армелона.
— А как же фамильный цвет? — улыбнулся Дарре, благодарный Айлин за возможность перевести дух. Она говорила так, будто никогда и не сомневалась, что у них будет ребенок. И словно она уже давно все для себя решила, и даже имя, наверное, придумала. А Дарре...
Он был согласен на все что угодно.
— Нет уж, — решительно заявила Айлин, — мне эти огненные вихры за столько лет оскомину набили. Рыжего только мальчика рожу! Так что имей в виду!..
Руку на ее животе снова тронуло теплом, и Дарре, будто воочию, увидел сразу двух карапузов. Надутые губки, носики-кнопки, серьезные глазки в пол-лица.
Богини милосердные, неужели все правда?
— Не поссоримся, — глухо выговорил он, потому что горло снова перехватило от нахлынувших чувств. — Моя рыжая девчонка! Самый большой подарок Создателей!
Айлин притихла и, чуть вздохнув, нежно поцеловала его в нос.