Глава шестая: Дети
Дарре проснулся оттого, что в комнате стало светло. Последние два года солнце он видел только во время выступлений, а в остальное время хозяин держал его клетку под непроницаемым покрывалом: говорил, так вони меньше. Дарре, правда, видел в темноте ничуть не хуже, чем в дневные часы, но на что в его камере было смотреть? Только что сидеть в углу, задрав голову к потолку, и вспоминать те далекие и почти нереальные времена, когда он парил над землей, обнимая небо, подмигивая солнцу и глядя на эндову твердь с ощутимым превосходством. Разве мог кто-то из живущих на ней сравниться с ним в мощи и величии? Даже лучшим из птиц, орлам, было далеко до драконов, а что уж говорить о тех, кто не имел крыльев? Дарре их просто презирал, не понимая, для чего Создатели тратят время на такое отребье.
Наверное, за эту гордыню и наказали его боги. Первый и самый ненавистный им грех. Потом страх, потом отчаяние. Дарре перебрал их все, скатываясь от одного к другому и больше ни во что не веря.
Почему же Создатели приберегли для него чудо? Или решили снова посмеяться?
Дарре думал половину ночи. Почти что одетый, почти что сытый, почти что здоровый — ему ничего не стоило сбежать из этого дома и затеряться в лесу. О том, что его там ждет, Дарре запретил себе вспоминать: сдохнет и сдохнет, никто не заплачет.
Но остаться хотелось невыносимо. Без всякого объяснения, просто возле этого тепла и доверия, что исходили от Лила и его жены. Их никогда не было в жизни Дарре. Свобода — да. Независимость — да. Вседозволенность — да, но все они оказались ненадежными товарищами, изменившими при первой же осечке. Вчера осечек у Дарре было больше в разы — одни только четвереньки чего стоят, — но теплота не исчезла. А ощущение доверия все чаще проникало в сердце. Лил ведь даже не запер на ночь дверь в его комнату — был уверен, что Дарре не станет пользоваться ситуацией. Не мог же он после такого плюнуть в душу этим людям. Быть может, имел такое право, натерпевшись от других их собратьев, но внутри встал запрет, и Дарре отлично понимал его происхождение. Эндов характер, заточенный на честность и благодарность, — и откуда все это у него, брошенного родной матерью и игнорируемого приемной? Может, папаша хорошим парнем был? О нем Дарре не знал ничего. Впрочем, это сейчас не имело значения.
Солнечный луч, нарисовавший на стене искривленное очертание окна, неожиданно вызвал радость. В комнате было тепло и светло, и Ариана обещала с утра снова угостить своей кашей, и Дарре, как щенок, приходил от этого в восторг. Вот только сравнение со щенком даже в мыслях совсем не восхитило. Лил вчера мужчиной его назвал, да еще и не раз, значит, Дарре должен поступать как мужчина, а не как птенец неоперившийся.
Он вытянул руку в сторону, поймав солнечный луч. И совсем уж глупо улыбнулся.
Не хотелось думать ни о прошлом, ни о будущем. Быть может, эти минуты станут самыми счастливыми в его жизни: когда так легко на душе и надежда будто дарит новые крылья. И нужно успеть ими напитаться, чтобы было потом, ради чего существовать.
В доме стояла совершенно невероятная тишина: Дарре не помнил такой ни среди собратьев, ни среди людей. Драконы не слишком разговорчивые существа, но их всегда много, и шум они создают невообразимый. Первые хозяева слишком редко оставляли Дарре в одиночестве, чтобы он успевал понять, что такое покой, а образ жизни второго и вовсе не предполагал таких излишеств: ночные переезды чередовались с дневными выступлениями, и стук колес сменял гул толпы, и Дарре привык, не замечая звуков…
Но не заметить тишины не мог. Все в этом доме было не таким, как раньше. Словно обратная сторона царившей до этого в жизни Дарре ночи. Будет ли продолжение иным — как часть освещенной и обогретой солнцем руки? И зависело ли что-то от Дарре?
Он вдруг вздрогнул, задышал часто. Покуда видел в последних событиях только божью милость, мог лишь ждать, надолго ли ее хватит. А теперь в голову закралась крамольная мысль о том, что он способен как-то повлиять на свое будущее. Не сбежать, как думал раньше. А попытаться… хоть немного понравиться Лилу и его жене — пока-то они явно к нему одну жалость испытывали. Но он же не больной и не немощный! Он у первых хозяев за десятерых работал — так неужели в этом доме помочь не сможет? Даже если сегодняшний день вдруг отобьет такую охоту — в благодарность за вчерашнее отношение и за подаренную надежду!
Дарре легко соскочил с кровати — все-таки отдых и нормальная еда, помноженные на драконью регенерацию, творили чудеса, и он уже совсем не чувствовал боли после ударов плетью, и только две главные отметины продолжали ныть, напоминая об издевательствах. Лил сказал, что раны напитаны драконьим ядом, но Дарре, хоть убей, не мог понять, как яд в них попал. В детстве он даже в образе ящера умудрялся пару раз рассекать живот и рвать крылья, но все эти повреждения заживали быстро и без единого шрама. Почему же сейчас все было иначе? И существовал ли хоть какой-то способ их залечить?