В Дарре тогда сложно было увидеть мужчину. Ростом чуть выше Айлин, невозможно худой — кожа да кости, сутулый, угловатый. Глаза вечно за отросшими волосами. Ни улыбки, ни слова доброго. Тоска…
Впрочем, Айлин же не замуж за него собиралась. А для тренировки и он сойдет. Тем более что для него это был вообще единственный шанс хоть раз в жизни девушку поцеловать. Кто в здравом уме таким, как он, заинтересуется? Так что Айлин еще и одолжение ему сделает…
Зачем она искала себе оправдания, Айлин тогда не понимала, но упорно продолжала это делать. Зато потом те же самые вещи позволяли хоть как-то себя простить и дать надежду все исправить. Впрочем, то, чем закончилось испытание, уничтожало и ее. Зарвавшаяся, бесстыжая, безмозглая соплячка!
С трудом удалось застать Дарре одного: обычно его всюду сопровождали либо Вилхе, либо Ана, что тоже не раз и не два было поводом для насмешек Айлин над кузенами-наседками. Признаться, в глубине души она даже надеялась, что, не дождавшись подходящего момента, подруги переключатся на следующую жертву, однако боги тоже захотели позабавиться.
Айлин помнила все какими-то урывками — словно картинками из прошлой жизни. Зелень леса. Высоченные сосны. Кусты малины с крупными ягодами на ветках.
Дарре в льняной рубахе и грубых штанах.
Айлин шагнула вперед с бешено стучавшим сердцем и почти слышимой молитвой о том, чтобы прямо сейчас из леса выскочили кузены, или чтобы Дарре, увидев ее, выругался и скрылся за деревьями, или чтобы солнце перестало светить и боги захлопнули этот мир…
Но Дарре только обернулся на звук ее шагов и поймал взгляд: слишком серьезно, слишком странно, слишком… неправильно…
Айлин шла к нему, словно завороженная, не в силах остановиться и желая только скончаться прямо на этой поляне от разрыва рехнувшегося сердца. Ойра милосердная, да если бы она знала, что все будет именно так, сотню раз отказалась бы, и плевать на мнение подруг: себя-то она потом как собирать думала?
Неровный вздох — кажется, обоюдный. Напротив друг друга — слишком близко для врагов, слишком далеко для любовников. Тонкий, едва уловимый незнакомый запах, разом вскруживший голову. Айлин перестала что-либо соображать. Чуть подалась вперед, потянулась к Дарре…
И почувствовала его губы на своих губах…
Первый поцелуй — словно единственный в жизни.
Дарре касался ее губ так нежно, так чутко, что хотелось плакать и ликовать одновременно. Айлин вцепилась ему в рубаху, чувствуя, что ноги ослабели, и ощутила его пальцы у себя в волосах. Так приятно, так нужно…
Она невольно притиснулась ближе, пытаясь ответить, желая только, чтобы никогда этот поцелуй не кончался, потому что доходил он до самой глубины души — чистой, незапятнанной местью, толкнувшей на помощь Дарре и все еще желающей его близости.
Отвратительный смех и оглушающие аплодисменты обрушились, словно с неба. В голове что-то бахнуло, опуская на землю, руки сжались в кулаки и уперлись в окаменевшую грудь. Айлин оттолкнула, отпрыгнула, тяжело дыша и едва не захлебываясь в бьющих через край эмоциях. Стыд, страх, презрение — скорее к себе и подругам, чем к Дарре…
Жгучие слезы набухли в глазах.
— Дикарь! — не думая, что говорит, прошептала она. — Урод!.. Не смей никогда ко мне прикасаться! Ненавижу!..
Она отпрянула и сбежала одна, не желая никого видеть, не в силах ни с кем говорить, только в полностью расхлестанных чувствах и в страшном отвращении к самой себе.
Она не хотела этих слов. Повторись то же самое сто раз, и она сто раз заткнула бы себе рот кулаком и подавилась собственными слезами. То были слезы очищения. Как и поцелуй — такой волшебный, такой сладкий, такой, что самой смелой мечте до него далеко.
Зачем Дарре так целовал? Словно вовсе и не презирал Айлин. Словно сам хотел этого поцелуя. Словно вот так — касаться ее губ, чуть обдавая дыханием, гладить растрепанные волосы, смотреть, как будто Айлин одна во всем мире, — это правильно и желанно для него.