Вернулась…
А он так и не смог ни вытравить ее из души, ни почувствовать себя хоть сколько-нибудь ее достойным…
И что теперь? Будет приходить к родителям в госпиталь, встречаясь иногда и с ним, или забудет сюда дорогу, чтобы только его не видеть? Дарре даже не знал, что из этого хуже: ловить презрение в ее взгляде или знать, что из-за него она вовсе не желает здесь появляться.
Впрочем, велика честь для такого, как он. Это сегодня Айлин заметила, оторопела даже, не узнав с первого взгляда. Да и явно не ожидала увидеть его в госпитале. А потом просто перестанет замечать. Как, в общем-то, и никогда по-настоящему не замечала.
Дарре сжал кулаки, подставил лицо дождю. Он должен справиться с этим, чтобы хоть как-то себя уважать. Неожиданно выявившийся дар исцеления стал первым шагом на пути к возвращению чувства собственного достоинства. И бросить все сейчас было последним делом. Тем более что Эйнард обещал положить все силы на поиск способа залечить эти эндовы рубцы на спине. И Дарре дал слово другу своего отца, что не бросит его в трудной ситуации. Что изменилось теперь? Один взгляд рыжей девчонки — и он забыл о долге? Тогда правильно она его дикарем и уродом назвала, еще и не того заслуживал.
Дарре замотал головой, оперся на ближайшее дерево. Решить — решил, а что делать с не желающим подчиняться приказам телом? Может, два года разлуки так повлияли, что встопорщилась каждая клеточка, и дыхание сорвало, и в голове стало пусто и легко, словно мысли все разом исчезли? И только занывшая спина напомнила о прошлом опыте, сбросив на землю и вернув разум. Пожалуй, она не даст поддаться этой эйфории, если снова станет так реагировать на присутствие Айлин.
Объяснить эту связь Дарре не мог. Айлин не имела никакого отношения к издевательствам его хозяев, скорее всего, даже не зная о них. Но после достопамятного поцелуя и воспалившихся следом до гнойных нарывов шрамов спина отзывалась стреляющей болью на каждую новую встречу, вызывая у Дарре всякий раз острый приступ неприязни к самому себе из-за такой чувствительности. А еще мужчина! Сказать кому — засмеют, до конца жизни от глумления не отделаешься.
Отец вон хоть и был драконом, а подобными глупостями не страдал. По нему вообще не поймешь, что он испытывает в тот или иной момент. А ведь тоже жизнь помотала, да еще и не три года, а на десяток больше. Хватило, наверное, чтобы научиться держать себя в руках и скрывать истинные чувства, как и подобает настоящему главе семейства.
Дарре изо всех сил старался быть на него похожим, отгораживаясь, не рассказывая, запирая эмоции в самый дальний угол души, но физиономия выдавала все секреты. Родители читали по ней, как по открытой книге, — спасибо, хоть относились с пониманием, позволяя ему самому решать, что выносить на свет, а с чем справляться самостоятельно. Вот только справляться получалось так, что хоть волком вой. Почти шесть лет нормальной жизни среди людей, а все звереныш внутри сидит. То от ужаса сжимается, то подлость ждет, то очевидных вещей не замечает, выставляя Дарре на очередное посмешище. Как сегодня. Как два года назад с поцелуем. Что делать в таких ситуациях, Дарре не знал совершенно. Но поделиться пережитым — хоть с Вилхе, хоть с матерью — было невозможно: слишком личное, слишком глубокое и… словно связывающее с рыжей девчонкой. Вряд ли, конечно, ей было дело до него и его фантазий. Но пока не отняла окончательно последнюю надежду, которую даже «дикарь и урод» убить не смогли…
Дороги домой аккурат хватило на то, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. Лишь бы за столом удалось не привлекать к себе внимания: мать в душу не полезет и даже не спросит ничего, зная, что жалоб от него не услышишь, но расстроится как пить дать. После четырнадцати лет мытарств Дарре достались совершенно необыкновенные родители: добрые, чуткие, невероятно терпеливые и любящие, вопреки всему. Дарре до встречи с ними знать не знал, что такое отцовская забота и материнская нежность, а теперь горло был готов за них перегрызть и, несмотря на скорое совершеннолетие, испытывал к родителям самое что ни на есть мальчишеское почтение и глубочайшее уважение. Они подарили ему жизнь, вернули самого себя и веру в будущее. Пусть больше не драконье — жалеть там стоило только о невозможности полетов и никак не об отношении бывших собратьев. Оказалось, что семья Дарре среди людей, несмотря на пережитые когда-то мучения и не всегда благожелательное отношение отдельных армелонцев. Все же большинство из них приняло дракона весьма приветливо, не стесняясь время от времени рассказывать ему о тех временах, когда и в их городе ненавидели «эндово отродье», и тех событиях, что навсегда изменили это отношение.