— Дарре…
Он не поверил даже сначала, услышав свое имя из уст рыжей девчонки. Кажется, она уже лет пять не удосуживалась вспомнить, как оно произносится: едва поняла, что он не станет ей подчиняться, предпочитала только обидные клички. А теперь — так робко, так аккуратно… что даже внутри пробрало.
Эндова одержимость!
Дарре остановился. Развернулся, но взгляд поднимать не стал. Не хватало еще сорваться в очередной раз. Он-то рассчитывал быстро довести ее до дома и сдать матери, пройдя тем самым проверку на прочность и убедившись, что все-таки способен владеть собой в присутствии Айлин. Но задача оказалась сложнее, чем он думал. Если рыжая начнет язвить, Дарре найдет, чем ответить. Но сейчас казалось, что у Айлин совсем другие намерения. И это пугало и завораживало одновременно.
Айлин по-прежнему сжимала свою корзинку и смотрела в нее, словно пытаясь в темноте пересчитать количество несъеденных булочек.
— Пожалуйста… прости меня… — дрожащим от напряжения голоском проговорила она. Дарре повел плечами: видать, сильно совесть девчонку заела, если заговорить с ним решилась. После двух их последних встреч.
— Прощаю, — равнодушно отозвался он. Жалко, что ли? Ему так от этого слова вообще ни жарко ни холодно.
Айлин вздохнула, еще ниже опустила голову. Ясно: не поверила. Впрочем, какая разница? Сама виновата в том, что творила. С жиру бесилась в окружении любящих людей, готовых пылинки с нее сдувать. А как поняла, что потеряла, так и присмирела немного. Правда, непонятно, на кой ляд ей сдалось прощение Дарре: от него-то она точно ничего хорошего не видела. Так что, может, и не виновата особо была. Ну да, обозвала чувствительно, конечно, по больному проехавшись. А о том, каким боком ему поцелуй тот вышел, знать не знала. Сама-то тоже перепугалась: ужаса в ее глазах Дарре до сих пор себе не простил. Что ж тогда оскорбленную невинность корчил? Хотел, чтобы она уговаривать его начала? Унижением насладиться? Тьфу!
— Да забыл я все! Давным-давно! — разозлившись на себя, выдал Дарре. — Не майся. Мстить не буду. Не то пережил.
Энда его за язык дернул с последней фразой. Айлин вздрогнула всем телом, побелела как полотно, пальцы затряслись, да так, что корзина из рук выпала и о землю стукнулась.
— Я… не хотела… я не думала тогда… — кое-как пролепетала она, прежде чем слезы залили щеки, оборвали оправдания, затопили отчаянием. Айлин обхватила себя за плечи, сгорбилась, содрогаясь от беззвучных рыданий. Ох ты ж, Ойра милосердная!..
Дарре сам не понял, как шагнул вперед. Спина заболела, в рубцы словно сотня иголок разом впилась, предупреждая об очередной глупости. Да что ж, стоять и смотреть, как девчонка себя изводит? Тоже досталось. Не первый он такой, наверное, понять ее не желал.
— Айлин… — надо же, какое имя звонкое и нежное, никогда в жизни его вслух не произносил, не думал даже, что зазвучит так. — Я…
Но она только отпрянула, замотала головой, согнулась еще сильнее.
— Я… все понимаю… такое нельзя… после того, что ты… с тобой… — забормотала она, тщетно борясь с дрожью. — Я не подумала, я… дура бессердечная!.. Извини!..
Каждое слово — каленым железом все в те же раны. Да что ж больно-то так от ее боли? И вина накрывает: довел? Понравилось?
— Ты же не ударила тогда, — каким-то не своим голосом напомнил Дарре: Энда, только бы остановиться вовремя. Не сказать лишнего. Не сделать очередной глупости. А впрочем… Что ему терять? — Я все помню, Айлин: и слезы твои, и слова успокаивающие… Я впервые в тот момент понял, что есть на свете хорошие люди. Даже жить захотелось.
— Пока я за деньгами не потянулась? — всхлипнула она, но уже без прежнего одуряющего отчаяния. И дышать стало легче. — Я вовсе не хотела… тебя покупать… Но это же был единственный способ…
— Да знаю я! — хмуро оборвал ее Дарре и уставился в землю. — Ты… Ну не мог я жалость твою выносить — она меня в клетку все время возвращала! Вот и пытался доказать, что не зверек дрессированный. Уж прости, как умел.
Выговорил — и пусто внутри стало. Ни обид, ни угрызений совести. Словно дело большое закончил — и не знал, что дальше. И только от рыжей девчонки зависело, чем душа наполнится: надеждой ли или мраком беспросветным.
Айлин шагнула вперед, все так же не поднимая глаз и спрятав руки за спину.
— Мне было двенадцать лет, — зачем-то сказала она. — Я считала себя взрослой и умной, способной справиться с любой проблемой. А сама…