Ана вдруг изогнулась, побледнела еще сильнее; с губ сорвался слабый стон, перешедший в хрип. Дарре содрогнулся, похолодев: пропустил, не нашел, не смог вовремя…
Судорожно обхватил ее за голову, пытаясь отыскать источник беды, но пальцы почти онемели и совсем ничего не чувствовали. Если бы Эйнард был рядом, сказал, что искать… А у Дарре опыта кот наплакал: он кости выучил, а здесь — едва дышащий, беспомощный, самый родной на свете комочек. Словно восковые щеки, прилипшие ко лбу белые прядки, совсем ледяные скрюченные пальчики…
Дарре прижал их к губам, то ли пытаясь согреть, то ли вознося богиням молитву о милосердии. Зажмурился. Если на него нет никакой надежды, то, может, хоть небеса откликнутся? Разве заслужила Ана такую судьбу?! Да пусть Энда отнимет у него все, что есть, пусть обратно в клетку вернет, только открылись бы снова яркие глазки, только изогнулись бы губы в насмешливой улыбке, только сжался бы кулачок и погрозил в чем-то опять провинившемуся Дарре…
Пальцы кольнуло так, что даже в спине отдало. Дарре сам не заметил, но и в секунды отчаяния он продолжал обследовать сестру. Значит, есть у него не только дар, но и докторское призвание? Тогда почему он позволяет себе сомневаться? И тратить силы на колебания?
Запретив себе думать о чем бы то ни было, кроме учебников Эйнарда, Дарре снова закрыл глаза и поймал болезненный сигнал. Что там, в недрах головки сестренки, могло повредиться и как это восстановить, он не знал. Поэтому представил свое тело с текущими по венам жизненными соками и усилием воли перенаправил эти светящиеся ручейки к пальцам. Кожа тут же стала гусиной, а холод, изгнанный из души, атаковал снаружи. Дарре не помнил, чтобы так мерз, со времен цирковой клетки, но это сейчас не имело значения. Главное, что ладони пылали и жар от них передавался Ане, возвращая ее личику краску, успокаивая измученное дыхание, расслабляя сведенные судорогой конечности.
У Дарре онемела спина, и слабость разлилась по всему телу. Только рубцы по-прежнему жгло огнем, и, казалось, лишь это держало его в сознании. Еще немного, еще потерпеть, пересилить себя и отдать Ане все, чего она заслуживает. Разом задрожали и руки, и ноги, словно мышцы отказались служить. Колени подогнулись, припечатывая Дарре к земле, но он и теперь не позволил себе отпустить сестру. Картина перед глазами начала размываться, а в ушах зашумело — гулко, противно, словно предупреждая, что пора остановиться. На лбу выступил холодный пот…
— Дайе… — шевельнулись Анины губы, и он провалился в какое-то небытие…
Айлин сидела на земле, прислонившись спиной к одинокому дереву и осторожно касаясь черных с золотом волос. Что-то скажет ей за такие вольности Дарре, когда придет в себя. Но пока еще этого не случилось и забравшие Ану в госпиталь родители ненадолго оставили их наедине, Айлин решилась уложить его голову к себе на колени и ласково распутывала густые пряди, немного смущаясь и вместе с тем чувствуя невероятное воодушевление.
Когда они с родителями добрались до места, от открывшейся картины впору было схватиться за сердце. Застывший в ужасе Хедин, окровавленная Ана и покачивающийся от слабости Дарре. Когда отец добежал до них, Дарре рухнул как подкошенный, и у Айлин внутри что-то оборвалось, а потом разлилось болью по груди, перехватывая дыхание, заполняя страхом, вызывая…
Айлин замотала головой, изгоняя воспоминания. К чему их ворошить, причиняя себе страдания, когда сейчас в душе переливались совсем другие чувства?
Убедившись, что Ане ничего не угрожает, отец уделил Дарре пару минут и с уверенностью заявил, что тому надо просто отдохнуть, чтобы организм восстановил истраченные резервы. По его словам, у дракона это должно произойти довольно-таки быстро. Потом пообещал прислать кого покрепче из госпиталя, оправдываясь тем, что физически не сможет дотащить до него и Ану, и бессознательного Дарре. Попытался попросить Хедина побыть пока здесь, но Айлин, переборов боязнь родительского непонимания и осуждения, заявила, что позаботится о Дарре сама. Мама, занятая хлопотами с племянницей, даже не обратила на это внимания. Папа, очевидно оправившийся от первого испуга и обнадеженный почти здоровым видом Аны, только добродушно усмехнулся. И даже Ана, чьих возражений Айлин опасалась больше всего, почему-то не только не стала возмущаться посягательством кузины на ее обожаемого брата, но даже умудрилась шепнуть что-то вроде: «Береги его». Айлин проводила Ану изумленным взглядом, не представляя, что с той вдруг случилось. Явно не травма повлияла, потому что дернувшийся было к ней Хедин тут же огреб традиционную колкость: