Время близилось к ночи, но Итачи все еще не было. Я включила плазму и пощелкав по каналам, оставила какой-то триллер, убавив громкость. Завернувшись в плед, я устроилась на диване, в который успела влюбиться – хочу себе такой же.
Итачи вернулся поздно ночью – я слышала его шаги сквозь дремоту. Он подошел к той части дивана, где, сжавшись в комок, лежала я, что-то положил на журнальный столик (утром выяснилось, что это охапка нежно-сиреневых роз). Итачи немного постоял надо мной и ушел на верх. После я провалилась в глубокий сон.
На следующий день, в школе, Ино вновь набросилась на Саске, когда тот только появился в поле ее зрения. Учиха-младший попросил нас собраться вместе и заявил:
– Ничего вы не сделаете. Если не хотите проблем с мафией, то заткнитесь и не поднимайте эту тему нигде. И предвидя ваш вопрос, отвечаю сразу: нет, ничего я вам объяснять не буду.
Его тон заставил всех помрачнеть. Мы молчали. Гаара посмотрел на меня. Я ответила покорным взглядом, понимая тщетность своего положения.
В этот же день, но уже после школы, я в очередной раз, четвертый по счету, прорешивала тест по математике для поступления, настолько погруженная, что даже не заметила, как в дверь звонили.
Я отодвинула бумажки и встала с дивана, подошла к двери. Приоткрыла. Саске. Я вскинула брови, но пропустила его в квартиру.
– Итачи нет? – спросил он, закрыв за собой дверь.
– Нет.
Саске стоял в дверях, не желая проходить, держал руки в карманах и смотрел в пол.
– Харуна… – начал он, и я поняла, что ничего хорошего он мне не скажет, – Я ничего не смог сделать.
Я молчала.
– Отец сказал, что это дело Итачи, а Итачи сказал, что я могу идти нахер со своими моральными устоями. – рыкнул Саске и нервно выдохнул.
– Но зачем? Я не понимаю. Итачи мне ничего не говорит…
Саске пожал плечами. Я чувствовала, как накатывает возмущение и раздражение. Я скрестила руки на груди и привалилась к стене, стараясь не смотреть на Саске.
– Извини. – произнес он низким голосом, почти как у Итачи, – Поверь, мне это нравится не больше, чем тебе.
Я закусила губу и покачала головой.
– Ничего. Ты не обязан был. – сказала я, но на самом деле, надеялась на него, думала, что он сможет что-то сделать. Хотя бы прояснить ситуацию.
Саске стоял и молчал, кажется, думал о чем-то. Не знаю, сколько бы это еще продлилось, если бы не звонок его мобильного.
Учиха-младший достал телефон. Сакура.
– Я должен идти. – он сбросил звонок и посмотрел на меня: жалость. И это меня взбесило.
– Да.. Спасибо, что попытался. – я попробовала выдавить улыбку, но ничего не получилось. Саске открыл дверь и ушел.
Я окинула квартиру взглядом и возненавидела ее. Я была так зла на Итачи. «Нахер моральные устои», ну-ну.
Я начала со стеклянной вазы, которая стояла в коридоре. А потом все как в тумане: я сбросила все подушки с дивана, просто сгребла на пол вместе со своими тестами; перевернула торшеры, стеклянный журнальный столик, сорвала картину, чуть не прищемив себе пальцы, оторвала от стены этот арт-объект из металла и отбросила на кресло: острые углы продырявили обивку; разбила настенные часы. И тут я остановилась перед этой огромной плазмой – ну святое дело. Я со всей силы толкнула ее, послышался трескающийся звук. Этот дурацкий куст в углу в большом горшке с землей и декоративными камнями тоже полетел на пол. Вазу с розами я тоже разбила, разбросав ни в чем не повинные цветы по гостиной. Я вцепилась в шторы, но они не поддавались. Я как ненормальная дергала ткань, пока она не начала рваться, и не успокоилась пока не превратила белоснежную тюль в куски рваной тряпки. Схватив тяжелую штору, я наполовину сорвала ее, но тут хлопнула входная дверь. Я, не выпуская бархатную ткань из рук, резко развернулась. Итачи обводил непонимающим взглядом погром, приподняв одну бровь. Он положил кожаную сумку на кухонную тумбу и развернулся ко мне, стал медленно подходить, осматриваясь и переступая через подушки. А я злилась, очень. Меня трясло от бешенства. И оно было сильнее страха перед ним.
– Ну и что ты устро…
Но я его перебила.
– Я каждый раз буду разносить твою квартиру! Каждый, мать его, раз! Пока ты не отпустишь меня!
– Хочешь чаще видеть многоуважаемых дам из клининговой службы? – равнодушно спросил Итачи, даже не посмотрев на меня.
– Что? Итачи! – мне стало обидно игнорирование моей персоны. Я нервно дернула штору.
– А часы были антикварными. – холодно заметил Итачи, и в полутьме я уловила недобрый блеск его черных глаз.
– Хмм… – протянул брюнет, смотря на разбитую плазму, потом перевел взгляд на меня. И начал двигаться ко мне, я от него, пока не вжалась в угол. Мои глаза видели только черные зрачки Итачи, которые становились ближе. Брюнет нагнулся ко мне, очень близко. Я замерла, кажется, перестав дышать. Нервы натянулись, чуть ли не заставляя меня подниматься на носочки.
– Бу! – неожиданно бахнул Итачи. Я вскрикнула и отпихнула его от себя, вылетая в зазор между ним и стеной, но брюнет, смеясь, поймал меня за руку. Я злилась, обижалась, боялась, не понимала. Начала плакать. Ведь на самом деле чувствовала себя такой беспомощной и брошенной.
Итачи подтянул меня, прижимая к себе, но я уперлась руками ему в грудь, скользя по дорогой ткани рубашки.
– Отпусти. – выдохнула я, выворачиваясь из его объятий.
– В кухонных шкафчиках есть посуда. – издевательски улыбнулся Итачи. По нему было видно, что его никак не тронуло то, что я разгромила гостиную.
– Ты просто рано пришел. – прошипела я в ответ, на что получила очередную улыбку, но теперь какую-то мягкую.
– Завтра задержусь.
Я непонимающе уставилась на него.
– Тебе все равно? Это же твоя квартира… – прошептала я.
– Это просто вещи. Они не имеют для меня какой-то особой ценности. – сказал Итачи и отпустил мои руки. Я отошла на пару шагов. «Как?! Как его достать?!»
– Правда, тебе тут спать придется. – усмехнулся Итачи, осматривая гостиную. Я закусила губу, понимая, что в погроме спать совсем не хочется.
Я перебралась на лоджию, вполне удобно устроившись в широком кресле со своим неизменным пледом. Спать в осколках, рассыпанной земле… Нет. А на лоджии было невероятно круто: ночной город, разноцветные огни, шныряющие внизу машины. Мне нравилось. Я передвинула декоративную ширму, поставила ее прямо перед своим импровизированным ложе. Кресло оказалось очень комфортным и удобным. Засыпая, я даже улыбнулась от нахлынувших на меня ощущений уюта.
***
Я в очередной раз (уже третий, и это начинало надоедать) сидела в разгромленной гостиной, но на этот раз добралась до кухни, разбив все, что бьется. Мое лицо светилось невозмутимостью. Я надеялась, что ему надоест терпеть мои выходки, но пока они его только веселили, судя по реакции. Я почти две недели находилась здесь, но телефоны отца не отвечали, и он мне не звонил. Странно. Итачи никак не реагировал на мои реплики о том, что я хочу домой и вообще какого черта он держит меня у себя, просто игнор. Только розы, от которых уже начинало подташнивать. Неджи я продолжала врать, точнее, не говорить об этом. Я не могла, не знала как, не хотела его терять. Я бы сошла с ума, если бы он исчез из моей жизни.
Дверь открылась. Вошел Итачи.
– Ты становишься предсказуемой. – произнес он и посмотрел на меня. Я не ответила. Его даже не волновало, что я опять натворила – реакция всегда была одна и та же. В руках у Итачи был длинный бумажный сверток, а в нем какая-то трава. «Хм, не розы? Хоть кто-то из нас стал оригинальным». Он скинул верхнюю одежду и пиджак, развернул крафтовую бумагу. Я наблюдала за ним, обнимая колени на диване. Итачи взял охапку тонких пушистых веток и подошел к дивану. Я уловила горьковатый и насыщенно травяной запах. Брюнет с серьезным лицом начал раскладывать ветки вокруг дивана – поверх подушек, осколков и разбросанных роз, которые он дарил каждый день.
– Что ты делаешь? – я искренне не понимала, – Что это?