Я влетела в приемную клиники, ни с кем не церемонясь, сразу побежала в сторону с указателем «хирургическое отделение», чем вызвала недовольства девушек за стойкой. Одна из них все же увязалась за мной. Наверно, я была похожа на сумасшедшую. Собственно, я себя так и ощущала. Дыхание стало свистящим – в горле першило, будто слизистая превратилась в сухую обезвоженную почву. «Но почему так пусто? Никого нет. Или нужно было в реанимацию? Нет, Сасори же хирург, значит, он должен быть здесь.» Я остановилась и коснулась ладонью холодной стены: готова свалиться с ног, на которых меня держали адреналин и состояние аффекта.
– Девушка, что с Вами? – твердый женский голос за спиной. Та девица с приемной. Мне и суток не хватит, чтобы рассказать ей. Я проглотила ком в горле и выпрямилась, посмотрев на нее. Молодая, но строгая американка, смотрит укоризненно. “Черт, где же Сасори?!” У меня уже навернулись слезы на глазах.
– Энни, в чем дело? – учтивый тон. Я подняла глаза: Сасори выходил из-за двери одной из палат, держа в руках планшет с листами.
– Сасори-сан. – Хрипнула я и кинулась к нему. Он сначала непонимающе посмотрел на меня, а потом прикрыл глаза.
– Харуна…
– Господин Сасори, эта девушка, она… – начала Энни, но Сасори ее перебил:
– Все в порядке, это ко мне. Вернись в приемную.
Девушка удалилась, оставив нас одних. Я с замиранием сердца смотрела на Акасуну.
– Как он? – тихо спросила. Сасори посмотрел на меня поверх узких очков, глубоко вздохнув, потом опустил взгляд в пол, ничего не говоря. «Нет, только не это… Пожалуйста, только не это…». Я хрипнула, не в силах выдавить из себя слово, прижала руки к груди, где очень болело.
– Он… Нестабилен. – Сказал Сасори и посмотрел на меня.
– Н-но… Можно ведь что-то…? – я уже начала давиться словами, слезы потоком выступили из глаз. Я не могу его потерять… Только не так.
– Что-нибудь успокаивающего? – предложил Сасори, положив ладонь мне на плечо – она показалась неимоверно тяжелой. Я покачала головой.
– Палата D-23, можешь побыть с ним. – Добавил он, отводя взгляд, – это в конце коридора.
Я проглотила ком в горле и нерешительно шагнула: совершенно не готова видеть его полуживым. Да это же невозможно вообще. До сих пор не могу поверить во все это. Больно и страшно.
Остановившись у двери с табличкой «D-23», я вся сжалась и коснулась лбом ее поверхности. “Так тихо… Не будет никакого толка, если я слечу с катушек, никому от этого лучше не станет, а ему – в особенности.” Я нажала на дверную ручку и толкнула дверь, проходя внутрь.
Солнечный свет, заливающий палату, ослепил меня. А может, и к лучшему? Немного отсрочил жуткую картину. Только бы в обморок не упасть. Я осторожно вошла, смотря себе под ноги – все еще страшно. Закрыв дверь, несмело подняла голову. И что я вижу?! Итачи стоял ко мне спиной и играл с жалюзи! Играл. С. Жалюзи! Не валялся на постельной койке, не выл от боли, не был подключен к чертовой дюжине приборов, никаких трубок и капельниц! Ничего! Может, я палатой ошиблась? Да что за бред, он же здесь! Брюнет закрыл окна и повернулся ко мне, улыбаясь.
– Здравствуй, Харуна, – улыбнулся он. Здравствуй? ЗДРАВСТВУЙ?! Я чуть не задохнулась от возмущения.
– Почему ты не при смерти?! – крикнула я, непонятно откуда взявшимся голосом. Итачи вскинул брови. Что, слишком громко? Я, все еще не придя в себя, сорвалась к нему и забралась руками под черную джинсовку, скидывая ее на пол – искала следы повязок, ранений, ну хоть чего-нибудь! Задрала темную футболку, обнажая крепкий торс. Но никаких следов нет. Татуировка на спине… Я безошибочно провела пальцами по шраму, унимая внутреннюю дрожь своего тела. “Он в порядке, в порядке…” Итачи тихо посмеивался.
– Я так понимаю, новость о том, что я цел и невредим – тебя не радует?
Я всплеснула руками и уставилась на него, отходя на шаг. С ума сойти, сломя голову неслась сюда, сдерживая желание разреветься и забиться в панике, отгоняла готовый сожрать меня страх за его жизнь, а меня провели как дуру! Но зачем?
– Это пранк что ли такой?! Черт, Саске… Я придушу его… – хрипнула я, ком в горле все еще стоял, а кожу на щеках стягивало от высохших слез.
– Он, как всегда, перестарался?
– Чего? Да ты хоть представляешь, как я испугалась?! – шмыгнула носом – сейчас можно расслабиться: поплакать и поорать. Нет, нельзя, иначе мои ноги подкосятся, и я свалюсь на пол. Пара слезинок снова скользнули по щекам – от обиды или от облегчения? Не разобралась. Итачи тут же обхватил меня и прервал дрожащий голос коротким поцелуем. Я дернулась: его поцелуй, губы… Как будто только его и ждала все это время… Он улыбнулся и снова поцеловал меня, совершенно вогнав мое тело в оцепенение. Его… Он… Грудь сдавило от непонятных чувств, я не могла нормально вдохнуть, хмыкнув под его натиском.
– Дыши. – усмехнулся Итачи, размыкая наши губы и стаскивая мою куртку, которая глухо шмякнулась на пол. Его пальцы прошлись по спине вверх, зарываясь в растрепавшийся хвост на затылке, стягивая резинку. Я все еще не могла поверить в происходящее, хватая ртом воздух через раз. Он укусил меня за подбородок и стал наступать, заставляя пятиться назад.
– Что ты…? – хрипнула я, убирая настойчивые руки, нетерпеливо сминающие ткань платья. Тело наткнулось на преграду и, как я поняла через пару мгновений, это была больничная кровать. Брюнет подхватил меня и усадил на нее. Как же просто меня обвели вокруг пальца, как ребенка. Ну какого черта Итачи оказался в Нью-Йорке с огнестрельным ранением? Почему именно в клинике Акасуны? И причем тут я вообще? Какое имею право давать на что-то согласие или разрешение? Полнейшая глупость.
– Итачи… – выдохнула я, когда он переключился на шею. Мозг понемногу начал функционировать, отойдя от шока. Брюнет шарил по моей спине, в поиске замочка видимо, забирался под платье, обжигая кожу прохладными прикосновениями ладоней, пытался стащить его, одновременно жадно покрывая открытые участки шеи, дергая зубами ворот платья. Кажется, вот-вот и он начнет материться. Но верхняя часть платья слишком тесная, чтобы стащить его через голову, а замочек находится сбоку: тонкий и гладкий, незаметный.
– Черт. – Рыкнул он на выдохе и посмотрел на меня. Его глаза: темные, блестящие, глубокие, поглощающие, горящие каким-то диким желанием. Ему не поддавались – и это его раздражало. Ха… Надо это заканчивать.
– Не судьба, Учиха, – хмыкнула я, и попыталась спрыгнуть на пол, но сильные руки, схватившие меня за бедра, усадили обратно. Острое нетерпение скользнуло в его глазах, а пальцы сомкнулись на бесившем его воротничке. Треск разрываемой ткани.
– Мое платье! – пискнула я. Но выбило из колеи совсем не это… Итачи навис надо мной, заставляя вжиматься спиной в матрас. Пугал: меня словно окутала его сильная энергия, будто он тяжелый, как бетонная плита. Он снова поцеловал меня, пройдясь кончиками пальцев по шее, по ключицам, пальцем поддел магнитную застежку между чашками лифа.
– Я куплю тебе новое. – Шепнул брюнет мне в губы. Еще один вполне знакомый звук, после которого дышать стало свободнее, но ненадолго. Ровно до того момента, пока его ладони не сжали грудь. Я вся дрогнула: как же долго ко мне никто не прикасался… Он не прикасался. Итачи, по неосторожности, решивший целовать меня в этот момент, получил укус в нижнюю губу. Я вцепилась в его руки, царапая кожу ногтями, попыталась убрать их от себя. Но это вызвало лишь довольную улыбку на его лице. Итачи впился в изгиб шеи, попутно сильнее сжимая грудь почти до боли. И это были потрясающие ощущения: я выгнулась, запрокидывая голову, простонав. Он сразу же схватил меня за шею и заглушил поцелуем.