Все, кроме огромного бурого оборотня, в ком я без труда опознал альфу стаи.
Я бежал, сколько позволяли силы. Поджарый, сухой, сытно пообедавший два дня назад, я несся не меньше часа. Но каждый раз оборачиваясь, я видел огромного зверя, висевшего на хвосте. Врезаясь когтями в сырую землю, я летел на последнем дыхании, но все попытки оторваться оказались тщетными.
Выбившись из сил, я повалился на землю, врезаясь носом в жирный мох и пачкая шкуру. «Что ж, если мой час пробил, — подумал я тогда, — от судьбы не уйдешь.»
Но оборотень не перегрыз мне глотку, как поступили бы многие с чужими беспризорными волчатами. Он приблизился очень спокойно, обнюхал меня с лап до ушей, а затем прорычал. Он желал, чтобы я поднялся.
Зачем?
Лапы предательски трусились, я уже смирился со смертью как с неизбежным роком, настигшим меня так неожиданно. Но альфа рычал очень грозно и слабая сущность омеги не смогла противиться.
Я смог встать на ноги после нескольких неудачных попыток. Тогда он ударил правой лапой о влажную землю, требуя, чтобы я признал его вожаком. От растерянности я не смел пошевелиться, глядя прямо в темные глаза. Бурый оскалил клыки, предупреждая, чтобы я не выказывал неуважения. Потупив взор и не зная, что делать дальше, я подчинился: припал на передние лапы, опустил уши и ткнулся длинным носом к ногам вожака, признавая его власть над собой.
Спустя время я решил, что именно моя омежья сущность, усиленная долгим пребыванием в шкуре, сдалась волку, чистый и сильный запах которого ей понравился с первых секунд. И это был конец. Вернее, начало. Начало моего тихого обожания альфы.
Он привел меня в свою стаю, в деревушку, расположенную недалеко от Омута и приписанную к этому поселению, находящуюся восточнее лесов, где я прежде жил с семьей.
Я и моя семья принадлежали к породе красных волков. Низкорослые и изящные, мы обладали темно-рыжей шкуркой, темнеющей коричневым на мордочке, боках и хвосте. Обитали мы далеко на востоке, селясь крупными стаями. Мой отец — бывший вожак, потерял свой статус, уступив более молодому самцу, и предпочёл удалиться со своим омегой доживать старость в тиши и покое. Но у Звездного волка были свои планы, и уже через год им пришлось учить маленького щенка различать запахи и таиться в случае опасности. Родители решили не возвращаться. Так мы и зажили втроем, не зная горя.
Я рос, а отец все чаще говорил, что нам все же придется вернуться, когда я достигну пятнадцати лет. Но его планам не суждено было сбыться. Зимой уже немолодые родители приболели, а через две луны умерли, оставив меня в одиночестве.
Где находилась стая, которую они покинули, я знал лишь по рассказам, поэтому, схоронив родителей, решил пожить в избе еще немного, не в силах покинуть отчий дом. Спустя зиму я и вовсе выкинул мысли о возвращении из головы, решив, что проживу и один. Охотясь и блуждая в пролесках, я все больше становился волком, уже забывая перекидываться в двуногую ипостась. Спал прямо на мягком матраце сухих листьев по осени, пил из ручья, забросив приближаться к колодцу, рвал тушки мелких хищников сырыми. Я был доволен и счастлив, находясь в мире с самим собой.
Так продолжалось до третьей зимы. Тогда мне исполнилось пятнадцать и пришла первая течка.
Папа рассказывал, что это такое, и как нужно себя вести. Говорил, что будет тяжко, если я проведу ее один, но к тому времени мы уже должны были вернуться в стаю.
Папа оказался прав — мне было отвратительно. Хотелось вылезти из собственной шкуры, раскромсав ее зубами. Потому, когда я почуял великолепный хвойный запах, омега во мне сдался без боя, в надежде, что этот альфа достанется мне.
Не могу описать меры моего разочарования, когда, попав к оборотням, я разобрался, что к чему, и понял, что надеждам моим не суждено сбыться. Никогда.
Верн был вожаком и, при более близком рассмотрении, великолепным самцом, лучшим из лучших. Он был настоящим одиночкой и никогда не подпускал к себе омег. Хотя, иногда мне казалось, что некоторых он провожал взглядом. Голодным и хищным. В нем не было трепетного тепла или восторга — только желание удовлетворить потребность.
Вот тогда-то я и решил совершить огромную глупость.
Верн пристроил меня в дом к пожилой паре, чьи волчата погибли в наводнение, а новых Звездный не послал, и позаботился о том, чтобы забрать меня к себе в Отдел, приставив к несложному делу. Я занимался бумажной работой, потому что в сравнении с другими оборотнями, не был способен трудиться наравне со всеми. Новая стая принадлежала к другому виду, и даже самые чахлые особи казались взрослыми по сравнению с моей щуплой мальчишеской фигурой. Пусть я еще и не вырос окончательно, но даже последующие годы не сильно изменят мой внешний вид.
Нести службу мне тоже не доверили. Однажды я спросил об этом Верна, а он смерил меня тяжелым взглядом и велел не выдумывать глупостей. Я очень обиделся, но прикусил язык и ничего не сказал.
Иногда мне хотелось сжечь проклятые бумажки погребальным костром прямо перед Домом правосудия, но я усмирил пыл и снова покорился альфе, которого про себя уже давно называл своим.
Не зная всей беспросветности моего положения, я старался обхаживать его на работе как мог, надеясь обратить на себя внимание и заслужить благосклонность: угощал тем, что приготовил сам, заваривал отвары в холодную зиму, помогал с документами, лежавшими на его плечах. Тщетно. Верн относился ко мне так же, как и ко всем остальным. Даже с меньшим интересом.
По крайней мере, мне никогда не удавалось заметить на себе хотя бы один голодный взгляд, которыми он одаривал других.
Однажды я, отважившись на отчаянный поступок, решился поговорить с ним сам.
Проведя в стае год, я никого к себе так и не подпустил, хотя, к моему удивлению, желающие провести со мной течку нашлись. И немало. Мне казалось, что меня отторгнут из-за моей непохожести, но я ошибся. Волки хорошо ко мне отнеслись, должно быть, видя во мне приемыша стаи. К тому же, пусть слабого, но омегу. Однако я отверг все предложения и промучился еще несколько течек в одиночестве.
Долго выжидая правильного момента, я наконец дождался, когда Верн останется один в кабинете, а в участке, за исключением меня, никого не будет. Это было горячее время ловли неуловимого преступника, похищавшего молодых существ.
- Можно? — поскребся я о косяк.
Верн оторвал нахмуренный взгляд от стола и кивнул, разрешая войти. Проскользнув внутрь, я прикрыл дверь и на трясущихся ногах подошел ближе.
Оборотень молчал, то ли ожидая что я скажу, то ли вовсе размышляя о своем, не замечая меня перед собой.
- Я… я бы хотел поговорить с вами. — Горло тут же пересохло.
- Слушаю, — по-деловому отозвался он.
- Через три недели, — я подступил ближе, заставляя себя смотреть в совершенное лицо, будто высеченное из камня. Щеки вспыхнули огнем, — у меня будет течка. — Все же я не выдержал и уронил взгляд, сцепив руки позади себя, продолжив совсем шепотом. — Вы бы не согласились провести ее со мной?
Верн долго молчал. Я ощущал его взгляд на себе так же остро, как и сейчас на спине.
- Джайс, — начал он. Дальше он мог не продолжать, я уже все прекрасно понял, — ты еще совсем малыш. И я никого себе не ищу.
- Мне уже почти шестнадцать, — напомнил я о своем возрасте. Для оборотней не было ничего зазорного начинать взрослую жизнь даже немного раньше. — И я не предлагаю вам обязательства. Просто мне бы хотелось быть с вами…
От отчаянной храбрости кружилась голова.
- Я слишком стар для тебя. Выбери волчонка помоложе.
- Кроме вас, мне никто не нужен, — я смело заглянул в его глаза. Пусть видит, что я абсолютно серьезен.
- Джайс, — выдохнул он, откидываясь на спинку стула и закрывая ее широкой спиной, — ты еще слишком молод и тебе кажется, будто…
Внезапно в комнате возник следователь из столицы и спас меня от вынимающей душу экзекуции. Я и так понял, что он все равно собирается мне отказать, потому поспешил исчезнуть, плотно прикрывая за собой дверь.