– Мурлямор табор, чухча усхуха, мое мое пасамас, лябузбакимуз! Нюль нюка самосия, луклюкза осмалиша, пом пом чушсана!
Услышав эту галиматью, Сереион не смог сдержать нервического смешка, хоть и отдавал себе отчет в том, насколько серьезен и важен ритуал, свидетелем которого он стал только что.
– Хихикаешь, – констатировал Хухлязимус, возясь с клубящейся жидкостью, которая то и дело меняла цвет. – А это еще что. Ты вот вооб'йази себе такую ситуацию: п'йизвали меня как-то в столицу далекого Пу'йу изгонять какого-то демона, который обосновался во двоице тамошнего п'йавителя. Демон оказался в'йедным и нахальным – из самых д'йевних. П'йишлось мне покопаться в стайинных книгах, чтобы найти заклинание, кото'йое его навейняка пойазило бы. Так вот, каждая ст'йофа того заклинания, как на г'йех, заканчивалась Д'йевним Словом Изгнания, кото'йое полностью совпадало по звучанию со словом «жо…а» на сов'йеменном пу'йушском. Ты только п'йедставь – стою я, как болван, на двойцовой площади, вок'йуг войска, знать, челядь, куча гойожан – найоду уйма, а я боймочу, как не'вйастеник, какое-то «суси-муси», а потом как завизжу: «В жо…у!!!». Большой успех имел. Отпускать не хотели, овации уст'йоили.
– А демон как же? – спросил от души веселящийся Сереион.
– Демон-то сбежал или умер. Одним словом, никому больше не докучал. Но ведь во всем Пу'йу о демоне забыли в течение месяца, а мое заклинание вошло в истойию. Спустя сто лет мне даже анекдот йассказывали. Так-то…
– Не везет вам, колдунам, правда? – усмехнулся молодой человек.
– Отчего же, – возразил Хухлязимус. – Повеселиться тоже не мешает. А потом, кто бы меня без этого анекдота знал? Подумаешь, какой-то Хухлязимус. Когда я был с'йавнительно молод, меня угнетало, что славу мне п'йинесли не мои г'йомкие деяния, но любовные похождения и такие вот казусы, а после – постайел, несколько помуд'йел и успокоился. Какая йазница. Пусть люди улыбаются, когда обо мне вспоминают.
– Тоже философия, – одобрил Сереион.
– А вот и зелье наше готово! – возвестил колдун, поднимая вверх фигурную бутылочку с сапфирного цвета прозрачной жидкостью. – Тепей п'йистулим к самому главному.
С этими словами он стал выливать зелье на ладонь и брызгать им вокруг себя.
– Это должно обязательно помочь, – пояснял Хухлязимус свои странные действия. – Таким об'йазом я п'йитягиваю свои чары к чарам вашего Муйкебы. Как только он йешится п'йизвать д'йакона и п'йоизнесет соответствующее заклинание, мое колдовство с'йаботает и вместе с искомым д'йаконом сюда явится его естественный в'йаг – д'йаконоубийца.
– А что это? – жадно спросил Сереион.
– Откуда же мне знать, – пожал плечами колдун. – Может, мантико'йа; может, змей какой-нибудь, – в иных ми'йах и землях они д'йаконов на дух не выносят. Может, йыцарь какой-нибудь, п'йофессионал… Главное, что он будет п'йилагаться к конк'йетному экземпля'йу, так что осечки быть не может. А то подумай сам, ну вызову я, скажем, какую-нибудь тайаску, а окажется, что Муйкебин д'йакон ими как йаз завт'йакает. Не стоит полагаться на собственные п'йедставления о мире – они все йавно ог'йаниченны, но стоит полагаться на ум и вдохновение, дайованные человеку Всевысоким Душарой… Ну как? – поинтересовался Хухлязимус. – Впечатляет?
– Ого! – согласился немного ошарашенный пафосом его выступления Сереион.
– Мемуа'ы пишу, – пояснил колдун. – Наставления там всякие, философские сентенции.
– Это правильно, – одобрил гвардеец.
– Ну ты иди. У тебя дел невп'йово'йот, – сказал тактичный Хухлязимус. – Приходи позже йассказать, как все п'йошло.
– Обязательно, – пообещал Сереион. – Кстати! Дядюшка Хух, у тебя нет ничего такого же действенного от королевы Гедвиги? А то обожаемый монарх скоро утратит остатки разума – вот боится он эту старую каргу. А надо воевать.
– От этой г'йымзы одно с'йедство, деточка, – хойошая дубинка. Обмотать т'йяпкой и по голове Я имею в виду койоля вашего. День-д'йугой беспамятства, пока она во двойце, затем успокоительный отвай из т'йав и чашка куйиного бульона, а потом опять – дубина. Только так, в бессознательном состоянии, он сможет дейжать себя в руках.
– А всерьез?
– Куда уж серьезнее. – Хухлязимус развел руками. – Пока ее кто-то не поставит на место, ни магия, ни наука, ни военное искусство не помогут. Детскими болезнями нужно пейеболеть. Иначе они по'йазят во вз'йослом воз'йасте, как Оттобальта нап'йимей. Вот если бы он увидел, что его всесильная тетушка тоже уязвима, что она тоже кого-то или чего-то боится, то дело было бы уже наполовину сделано. Увы, нету ничего, что заставило бы капитули'йовать койолеву Гедвигу… Ну, иди, иди. А то дотемна домой не доберешься Давай-ка я тебя до коня с ветейком доставлю…
Сереион хотел было попрощаться и поблагодарить старого колдуна, но тот лихо щелкнул пальцами, и налетевший вихрь подхватил молодого человека под руки – правда, подхватил бережно, – пронес со свистом над болотом и аккуратно установил возле мирно пасшегося скакуна.
– До свидания, – оторопело сказал Сереион, глядя в ту сторону, где должен был располагаться островок Хухлязимуса.
– До скойого, – донеслось в ответ.
От волнения Мулкебу скрутил жестокий приступ радикулита в придачу к ревматизму, и теперь маг мог служить наглядной иллюстрацией к старинной мудрости, гласящей, что все болезни в мире происходят от нервов. Раздраженный, взъерошенный, сам напуганный своей кипучей деятельностью, он уже не был в восторге от тех идей, которые так ловко подкинул королю. Теперь, поразмыслив, он был готов даже отказаться от какого-то процента жалованья в пользу фонда ветеранов-гвардейцев или незаслуженно осужденных истребителей тещ и теть. К его глубокому сожалению, фондов – и особенно таких диковинных – в Уппертале отродясь не водилось Короче, назвался грибом…
Королю требовался дракон.
Мулкеба посопел, повздыхал, а затем принялся копаться среди самых погрызенных и истлевших своих книг, бормоча при этом себе под нос:
– Драконоведение… драконоведение… О, вот оно! Ну и куда подевался том четвертый? Будет просто прекрасно, если крысы сгрызли его целиком.
Он обвел взглядом захламленную свою обитель, презрев и пожелтевшие от времени черепа троллей, и пучок сушеных хвостов гиен, и чучела летучих мышей, крутящиеся под потолком на бечевке, и даже жутко дефицитный волшебный муздрячок; он мгновенно отринул прягамный посундурейчик, мешочки с остриженными ногтями циклопов, мочки ушей Ушанов и пресловутый помет грифона. Наконец его блуждающий взор уперся в старинный круглый столик, заваленный кипами рукописей, манускриптов и нупрендянских леслязлей, растрескавшийся от времени и чрезмерных нагрузок, а также опаленный многажды магическим пламенем.
– Вот, кажется, здесь должна быть статья. Интересная такая… «Тоже ползающие драконы».
Мулкеба сдул пыль с фолианта и отчаянно закашлялся. Из-за радикулита кашлять ему было больно.
– Фу, ну и пыли в этой башне. Уму непостижимо – пыль и сырость. Прямо все равно что соединить ежа и трепетную лань. Нетвердой рукой он перелистал сухие, ломкие страницы, с трудом разбирая витиеватый почерк, которым они были исписаны:
– Драконы, драконы, драконы; драконы раннего периода – не то, драконы одноглазые – типичное не то; драконы-мамы, драконы-папы, чепуха какая-то. – Наконец его осенило полистать оглавление. – Когти дракона, ласты дракона, уши дракона, хвосты… вообще не то! О! А кто сюда поместил изображение Яльчупейского отродья?