– А я слышал, господин Морунген, – поспешил разрядить обстановку Ганс, – что красные с тех пор, как наша авиация начала бомбить Москву, спрятали ленинский мавзолей в Сибири.
– Да, я тоже что-то такое слышал. Уверяю тебя, это очередная коммунистическая пропаганда – они на это мастера. Думают, мы откажемся от взятия Москвы и попрем в Сибирь за их святыней.
– Сибирь, – мечтательно протянул начитанный Вальтер, – Сибирь… сказочный таежный край. Там весь Советский Союз спрячется – не отыщешь. Во всех справочниках и энциклопедиях говорится, что это лучшие русские земли: золото, камни, нефть, газ. Я слышал даже, что в Сибири самородки просто руками собирать можно.
– Насчет золота не скажу – не знаю, а леса там жутко дремучие; вот уж где Ивану Сусанину позабавиться с нашим братом, так это в Сибири. – Голос майора посерьезнел. – Вранье, Вальтер, и оба мы это прекрасно понимаем. Такие басни для немецких солдат Геббельс сочиняет – нашел свое призвание и как ученый, и как литератор. Знаешь, как в японском рукопашном бою воинов учат бить не в рядом стоящего противника, а как бы сквозь него, в тыл. От этого удар получается такой силы, что способен проломить кирпичную стенку. Ну, небольшую, конечно.
– Вот это да, – восхитился Клаус, – неужели кирпичную стену?!
– Надо будет попробовать, – задумчиво прогудел Генрих.
– Попробуешь, – пообещал Морунген. – Сейчас пойдем мост проверять, вот заодно и попробуешь. Бери пулемет – и за мной. Будешь меня прикрывать. В мое отсутствие всем сидеть тихо, наготове, но никому не высовываться. Если заметите признаки врага, можно в них стрелять. Но не так сильно, чтобы от нас с Генрихом потом одни пуговицы остались.
Произнеся эту краткую, но прочувствованную речь, майор спрыгнул с танка на землю, выпрямился и, держа в руке пистолет, нырнул в прибрежные кусты. За ним последовал Генрих с пулеметом.
Убедившись, что гордость нации и краса германской науки его не слышит, Вальтер позволил себе заметить:
– Нечто странное происходит с Дитрихом. Во-первых, он таки отправился в разведку, если мне не изменяет зрение. Во-вторых, что значит – ПРИЗНАКИ врага? И как в них можно стрелять?
Они бесшумно двигались по направлению к мосту. В нескольких десятках метров от цели Морунген остановился и снова вооружился биноклем:
– Сейчас посмотрим, что это за мост.
Он всматривался так пристально, что глаза заслезились, но ничего подозрительного так и не углядел – ни шевеления, ни тени, ни силуэта. Складывалось впечатление, что все вокруг вымерло и только беспечные птицы весело чирикали, порхая с ветки на ветку высоко над головой. Птицы, кстати, также говорили в пользу отсутствия противника. Тишина в лесу царила вовсе не мертвая, а как раз такая, какая и должна быть в лесу, – с гудением насекомых, щебетанием озабоченных проблемами питания пернатых, шелестом листвы и другими милыми сердцу звуками. Все вместе это значило безопасность и покой.
– И без охраны совсем, – пожал плечами Морунген, продолжая вглядываться.
– А вы правду сказали насчет удара сквозь стену в тыл противника? – несколько невпопад поинтересовался Генрих громким шепотом.
– Конечно правду, – отозвался Дитрих. – А то как, по-твоему, получилось, что мы пошли в атаку на пункт Велохатки, находящийся на передовой, а оказались в тылу противника, причем так глубоко, что и радиосвязь пропала? Вот и выходит, что это мы нанесли удар такой силы, что как бы пронзили насквозь расположение русских вместе с их знаменитой зимой, и выпали где-то сзади… наверное…
По мере того как Морунген прислушивался к собственным словам, лицо у него делалось все удивленнее и удивленнее.
– Не знаю, – вздохнул Генрих, – у меня уже вопросов больше, чем ответов.
– Вот то-то же! Мы тут одни, и смотреть надо в оба, чтобы не попасть в переделку. До сих пор нам везло, но ведь может и перестать так сильно везти.
Генрих, похоже, собирался высказаться насчет сильного везения, но передумал и обратил внимание своего командира на мост:
– Мост какой-то необычный – вы не находите, герр майор? Мы ведь в России, а он выглядит будто мост над Сеной. Или над Рейном. А может, в Венеции… Откуда у русских такие странные архитектурные пристрастия? Я уже не говорю о том, кому это в лесной глуши понадобилась подобная роскошь. И с какой целью его возвели таким основательным и широким? Значит ли это, что мы обнаружили стратегическую дорогу, по которой движется военная техника? Тогда зачем все эти финтифлюшки и резьба по камню? Ничего не понимаю.
Морунген разделял изумление своего коллеги. Он много повидал на своем веку, но какие бы чудеса ни представали его взгляду – все они укладывались в рамки обычной логики. Если исключить грандиозные руины, которые остались от ныне несуществующих цивилизаций, а сравнивать с современными строениями, то критериев было обычно два – красота или целесообразность. Либо легкие, изящные, воздушные линии венецианских мостиков, либо незыблемая громада из стали и бетона, что по-своему красиво, однако не слишком изысканно. Дитриху с трудом верилось, чтобы кто-либо одобрил проект, в котором огромная часть средств отводилась бы на исполнение архитектурных излишеств. И где? В какой-то глуши, где никто этого чуда и не увидит!
Была бы Россия сказочно богатой страной – дело другое, но покосившиеся хибарки, виденные им в Белохатках, свидетельствовали об обратном. Ум у Морунгена заходил за разум, и Дитрих предпочел смириться с действительностью, а не пытаться разобраться в ней. И тут же с ужасом отметил, что это уже не первый, не второй и не третий раз за сегодня-Россия вынуждала его думать иначе, чем он привык. Она требовала беспрекословного, безоговорочного подчинения и не давала ровным счетом никаких объяснений.
«Вот так и становятся дикарями», – с тоской подумал майор. А вслух произнес, стараясь выглядеть уверенно:
– Этот мост – явно важный объект, оттого он и надежный, и красивый, – видимо, здесь часто бывает местное начальство. А вот почему его оставили без охраны – этого я не понимаю и понимать отказываюсь. Любой стратегический объект обязан охраняться, даже если он находится в глубоком тылу. Это же азы военной науки.
– Только не у русских, у них все наперекосяк, сам черт рога сломает.
– Черт – пусть, черт с ним, лишь бы не мы, – вздохнул Дитрих. – Ладно, ничего живого не вижу, придется туда пойти. Не сидеть же нам здесь до скончания века!
Крадучись, как настоящий индеец, Морунген появился на мосту и огляделся по сторонам. Затем дал знак. Тогда, так же крадучись, рядом с ним возник Генрих.
– А я, господин майор, ошибался, когда говорил, что этот мост европейский. Он вообще какой-то такой…
Господин майор перегнулся через перила:
– Ага, не такой Не такой, как все, что тебе доводилось видеть раньше. То ли еще будет, дружище Генрих: Россия огромная страна («Утешил», – буркнул тот), в ней столько удивительного. Пойдем поглядим на него снизу. Чертовски интересно, как им удалось в арочной конструкции сосредоточить столько веса всего на одной опоре, да еще при таких массивных пролетах.
Лучше бы фон Морунгену не интересоваться причудливыми зигзагами инженерной мысли русских. Потрясенно оглядев конструкцию, он заговорил, перекрывая шум бегущей воды:
– Уму непостижимо, а ведь это не железобетон. Это камень, обычный камень, гранит или базальт. Недооцениваем мы их, явно недооцениваем.
– И это не цементный раствор, господин майор, – вставил Генрих. – Вот вы потрогайте – он как резиновый, наверное водостойкий.
– Я не химик, – колупнул Дитрих ногтем, – но скажу тебе с уверенностью, что в своем роде это шедевр. У тебя нет ножа? Надо взять образец для лаборатории.
Услышав про лабораторию, Генрих как-то уж очень тоскливо вздохнул:
– Если все в порядке, господин майор, можно я дам знак нашим, чтобы ехали?
– Мин здесь нет, – пыхтя и отковыривая загадочную субстанцию, изрекла «гордость нации», – это точно. Так что пусть едут. Да предупреди, чтобы при въезде на мост Клаус не гнал лошадей. Черт его знает, шедевр шедевром, а на чем по нему ездили до нас – неизвестно. Всего можно ожидать, сам понимаешь – Россия. Давай зови ребят.