Она повернулась к Маршу с приветливой улыбкой. На несколько лет моложе Бенедикта, она отличалась от своего усопшего родственника не только полом, но и многим другим. В то время как Бенедикт вырос в роскоши, Лесли всю жизнь вынуждена была за себя бороться.
– Мою мать – сестру отца Джонни – дед выбросил на улицу, лишив наследства, как в старых викторианских романах. Судя по всему, она была мятущейся личностью и богатство совершенно не ценила. Но самое неприятное заключалось в том, что мать позволила себе влюбиться в человека, не имеющего ни денег, ни общественного положения. – Уголки рта Лесли дрогнули. – Бедный дедушка, он не смог ее понять, а моего отца назвал охотником за приданым. Это отец-то – охотник! Да он любил деньги еще меньше, чем мать их любила.
– Вы живописно рисуете портреты своих родителей, – заметил Эллери с улыбкой.
– Спасибо, сэр. Папа работал учителем в сельской школе за какие-то гроши. Человеком он был рассеянным, терпел постоянные нападки со стороны начальства, считавшего коммунистом любого, кто прочел больше двух книг. Он умер в сорок один год от рака. У мамы было больное сердце… Если мои слова напоминают вам обличительную речь, то я здесь не виновата. Все было действительно так… Чтобы содержать семью, мне пришлось бросить школу. Только после смерти матери я вернулась обратно в колледж и сдала экзамены. С тех пор работаю в области воспитания и благотворительности.
Наверное, Джонни считал, что мою мать выгнали из семьи несправедливо и что отец его также несправедливо унаследовал все дедовские деньги. Бедняга Джонни! Он часто навещал нас и предлагал самые разные суммы. Но ни папа, ни мама никогда у него ничего не брали. Я была не так горда, чтобы отказаться от поддержки Джонни, – ведь мне предстояло вернуться в колледж и с долгами рассчитаться. Скорее всего, Джонни такими поступками просто оправдывал себя в собственных глазах. Считал, что творит хоть какое-то добро с помощью своих денег. Если это и меня в какой-то степени оправдывает – тоже хорошо. – И маленький подбородок Лесли приподнялся на пару дюймов.
Пытаясь подавить улыбку, инспектор Квин спросил:
– Мисс Карпентер, а не говорил ли мистер Бенедикт, что собирается сделать вас своей главной наследницей?
– Нет, ни разу. Я даже и о безделице какой-нибудь мечтать не смела, например о часах. Мы же были с ним, что называется, на тропе войны, всегда расходились в мнениях по политическим и общественным вопросам. Помнишь, Эл? Подтверди, что я никогда не тянула с Джонни за одну веревку.
– Все верно, Лес, – сказал Марш, – но, тем не менее, ты ему очень нравилась. Больше, чем кто-то другой. Возможно, он даже был влюблен в тебя.
– О, перестань, Эл! Я же мешала ему, словно рыбная кость, застрявшая в горле. Я была единственным человеком, у которого доставало мужества называть Джона Леверинга Бенедикта Третьего прямо в лицо бесполезным для общества, боящимся работы и проводящим свою жизнь в бесцельных развлечениях паразитом. Ведь он со своими деньгами мог совершить столько добрых дел!
– Ты не совсем справедлива к нему, Лес, – бросил Марш. – Разве последний его поступок – дело не доброе?
Лесли Карпентер взглянула на него удивленно.
– О, да… поверишь ли, я совершенно о нем забыла… Значит, все правда? И я могу теперь осуществить планы, о которых прежде только мечтала?
Эта социологистка начала раздражать Эллери, и он принялся внимательно ее рассматривать. Внешне она походила на фарфоровую куколку – вся просвечивала насквозь, – но материал, из которого ее вылепили, наверняка был гораздо прочнее фарфора. Движения головы и блеск в глазах предупреждали всякого, кто бы задумал ей противоречить, что здесь он получит должный отпор.
Однако в Лесли таилась не только сила, выработанная долгими годами борьбы за существование, но и женственность, и какая-то наивная, притягивающая к себе искренность. А вдобавок у нее были теплые голубые глаза – парадокс природы.
Тут Лесли внезапно повернулась к Маршу и резко спросила:
– Сколько я унаследую, Эл?
– Тебе ответил еще отец Джонни. Согласно завещанию Бенедикта-старшего после смерти Джонни его наследники получают все состояние Бенедиктов. Но точнее было бы сказать: доходы с состояния, ибо последнее находится под контролем опекунского совета. Мистер Бенедикт считал нецелесообразным делить его даже после своей смерти.
– О, – вздохнула Лесли. – Это отрезвляет, как холодный душ. В какой же, наконец, сумме выражается состояние? Вернее, доходы с него?
– Ну, проблем с добрыми делами у тебя не будет! Может, еще и самой останется пара долларов. Подожди… сейчас подумаю. Короче говоря, в твое распоряжение поступят около трех миллионов долларов в год.