– Не так все легко, – промычал инспектор. – От костюма уже наверняка избавились.
– Не думаю, – заметил Эллери. – Наоборот, мне кажется, шанс у нас есть. По-моему, костюм просто спрятан. Поехали к Маршу!
В ближайшее время самолета на Нью-Йорк не предвиделось, но Эллери не хотелось ждать.
– Возьми мою машину, – хмуро сказал Нейби. – Я бы с удовольствием двинул с вами, но не могу.
Квины ехали всю ночь, сменяя друг друга за рулем. Позавтракали они в кафетерии, а в самом начале девятого уже стояли у двери в апартаменты Марша.
– Мистер Марш? Он еще спит, мистер Квин, – сказал слуга, моргая глазами. – Не решаюсь его разбудить…
– Миссис. Марш здесь?
– Она еще не переехала.
– В таком случае занимайся своими обязанностями, Эстебан, а я возьму на себя ответственность разбудить мистера Марша.
Отец и сын вошли к адвокату, не постучавшись. Просторная спальня была обита деревянными панелями и украшена скульптурой Микеланджело «Давид» высотой в восемь футов.
Адвокат неожиданно заворочался и открыл глаза.
– Только спокойно, Марш! – предупредил инспектор Квин.
Марш будто застыл на кровати, являя собой великолепную картину. На обнаженном мускулистом торсе совершенно не было волос, словно он их сбривал или удалял еще как-то.
– Чего вы хотите?
Он приподнялся на постели, но никаких попыток встать не делал. Так и замер, натянув красное шелковое одеяло на ноги и обняв колени сильными руками.
– Что вам нужно? – повторил он.
– Костюм Джонни, – мягко ответил Эллери. – Который был на нем в ночь убийства.
– Ты с ума сошел, Эллери?
– Кто-то из нас двоих точно спятил. И как ты думаешь, кто именно?
Марш, словно ребенок, на мгновение закрыл глаза. А когда вновь их открыл, выглядел уже каким-то осунувшимся и постаревшим.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – механически пробормотал он. – Здесь у меня нет ничего, принадлежавшего Джонни. Можешь сам убедиться. А потом… потом убирайся ко всем чертям!
Платяной шкаф у него был таким же громадным, как и у Бенедикта в Брайтсвилле. Среди прочих вещей там висели и два коричневых костюма.
– У вас какой размер, Марш? – спросил инспектор Квин. – Ну, ладно, не имеет значения. На этикетках все равно указан сорок четвертый. А у Бенедикта размер был не больше тридцать восьмого, если не тридцать шестого. Что ж, выходит, эти – ваши. Остальные костюмы по цвету не совпадают. Где еще вы храните одежду, Марш?
– Ищите сами, если вам хочется. – Судя по голосу, в горле у Марша все пересохло. – Впрочем, я еще не видел ордера на обыск.
– Он уже едет, – ответил инспектор. – Извините, что мы нагрянули так внезапно. Может, подождем и все сделаем по закону?
Адвокат пожал своими широкими плечами.
– Зачем устраивать показуху? Мне скрывать нечего.
Вид у инспектора становился все более озабоченным. Он взглянул на сына. Но тот, если в чем и сомневался, неуверенности своей не показывал. Он проверял содержимое чемоданов, стоящих друг на друге в туалетной комнате. Они были пусты.
Наконец, Эллери потянул отца в сторону.
– Разумеется, он не вывесит его на публичное обозрение. Должно быть, костюм хранится там, где спрятана другая одежда.
– Другая – что?
– Ведь у Марша двойная жизнь. Все об этом говорит. Днем он – обыкновенный человек. А вот ночью, разумеется, не каждой, но довольно часто, особенно в конце недели, все меняется. Так что обязательно должен быть… тайник.
Не дослушав сына, инспектор быстро юркнул обратно в шкаф. Менее трех минут понадобилось ему, чтобы обнаружить потайной ход и скрытую пружину. Задняя стенка раздвинулась.
В мгновение ока Марш спрыгнул с кровати и был уже вместе с ними в шкафу. Его пижамные брюки имели столь странный розовый оттенок, что от них волосы становились дыбом. Глаза его горели диким огнем.
– Простите меня, Эл…
В тайнике хранилось все – одежда для прогулок, элегантные модные платья, вечерние наряды, туфли на высоких каблуках, нейлоновые чулки, бюстгальтеры, целая куча колготок, париков разного цвета, туалетный столик со всякими кремами и, наконец, богатейшая подборка журналов, на обложках которых красовались молодые, мускулистые мужчины.
И среди всего этого маскарада, словно путник, забредший сюда по ошибке, висел коричневый костюм. Тот самый, который Джонни Бенедикт надевал в последний вечер своей жизни.