– Здесь, в Чилликоте, я дружу с одним парнем, – сказала Лаура чиновнику из Брайтсвилла, – который со школы мечтает на мне жениться. Осталось только день свадьбы назначить. Но члены его семьи, ярые баптисты, сделали бы мою жизнь невыносимой, всплыви эта история наружу… Вы можете не упоминать моего имени?
Ее имя не было упомянуто нигде.
– Последняя женщина в жизни Бенедикта, – проговорил инспектор Квин. – Кажется, так он ее называл в тот субботний вечер?
– Да, но он ошибался, – с непонятным упрямством заявил Эллери. – Лаура Мужзони была не последней.
– Не последней?
– Нет.
– Тогда кто же?..
Эллери разглядывал свое вино на свет. Точнее, не вино, а чистый «Бурбон». Наконец, он скривился и выпил его, как пьют лекарство.
– Последней женщиной в его жизни был Эл Марш.
– Марш, – сказал инспектор, роняя газету.
Он только что прочел сообщение о его похоронах и событиях, им предшествующих. Пресса намекала на обстоятельства довольно прозрачно, а если принять во внимание старомодные взгляды инспектора, то для него этот отчет был и вовсе прозрачнее ключевой воды.
– Случившееся до сих пор кажется мне каким-то нереальным.
– Почему? – поинтересовался Эллери. – Помнится, в свое время ты познакомился с настоящим зоосадом людей, подобных Маршу. В принципе, каждый полицейский должен о них знать. И ты – не исключение.
– Но я впервые столкнулся с таким человеком непосредственно. Ведь Марш выглядел совсем как мужчина, и поступки у него были мужскими… Если ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду. Вот если бы он отличался…
– Он и отличался в чем-то.
Старик уставился на него с удивлением.
– Взять хотя бы его жилище, – продолжал Эллери. – Оно буквально кричало о том, что его хозяин выпадает из нормы…
– Возможно, но я этого не заметил.
– Тебе такое простительно. Ты же не сидел там целый вечер.
– Намекаешь на грубую мебель и спортивные снаряды? Считаешь, они для маскировки?
Эллери едва заметно улыбнулся.
– Вот именно, для маскировки. Чтобы пустить пыль в глаза. Но все же не это его разоблачало. Основное доказательство было таким необъятным, что оно едва не выпало из поля моего зрения. Вспомни хотя бы коллекцию пластинок. Там преобладали Чайковский и Бетховен. А редкие издания книг? Пруст, Мелвилл, Крис Марло, Андре Жид, Поль Верлен, Генри Джеймс, Оскар Уайльд, Рембо, Уолт Уитмен. А книги по искусству? В первую очередь – Леонардо да Винчи и Микеланджело. Скульптуры: Александр Великий, Платон, Сократ, Вергилий, Юлий Цезарь, Катулл, Гораций, Фридрих Великий, Вильгельм Гумбольдт, лорд Китченер…
– Ну и что ты хочешь этим сказать? – удивленно перебил его отец.
– Ах ты, невинный викторианец! Ведь у перечисленных знаменитостей есть одно общее качество, роднящее их с нашим Обри, то бишь с Элом Маршем.
Инспектор помолчал, а потом тихо произнес:
– И Юлий Цезарь – тоже? За ним я такого не подозревал.
– Наверняка такого ни о ком сказать нельзя. Один англичанин по имени Брайан Мэдж несколько лет назад написал книгу «Один из двадцати». Другие утверждают, что гомосексуалисты встречаются через каждые десять человек. Как бы то ни было, но коллекция в квартире Марша буквально бросалась в глаза… Я совсем не горжусь ролью, сыгранной мной в этом деле.
– Наверное, и другие доказательства были?
– Доказательства – не совсем подходящее тут слово. Существовало, прости меня за выражение, предсмертное признание… Джонни выдал мне своего убийцу.
– Тебе? – Инспектор недовольно почесал усы. – Когда же он успел?
– Уже умирая. Марш как раз удрал, а он очнулся. И в последние мгновения перед смертью его затухающий мозг сотворил чудо. Под рукой у него не было ничего, чтобы записать там два-три слова. Но ему необходимо было сообщить, кто его убил и почему. Кое-как он дотянулся до телефона и позвонил в коттедж.
Нахмурив лоб, Эллери вспоминал прошлое.
– Джонни знал, что первым моим вопросом будет: «Кто это сделал?». Но пока он держал трубку, понял, что попал в трудную ситуацию.
– Ах, так… – Инспектор тоже нахмурился. – И в какую же?
– Ему стало ясно, как нелегко будет назвать имя убийцы.
– Что же тут нелегкого? Произнести всего две буквы.
– Хорошо. Попробуй сам.
– Эл.
– Ага… Но, принимая во внимание то, что слово бы он выдохнул только односложное, мы вполне могли принять его за «Элис». Не так ли?
– Допустим. Тогда почему не сказать «Марш»?
– Но если бы он не смог выговорить слова целиком, мы бы подумали о Марсии.
Старый инспектор уже с явным интересом смотрел на своего сына.