— Вы очень тщательно продумали этот бросок, — сказал Рэмси.
— Не искушай судьбу, — ответил Спарроу. — Все еще может измениться.
— Что заставляет моряков быть такими суеверными? — Сознание ограниченности нашей науки, — ответил Спарроу. — И еще жизненный опыт, говорящий, что удача действительно существует. — Удивляюсь, как это правительство еще не выдало нам на счастье кроличьи лапки?
— Я постараюсь убедить тебя, когда… — Стая! — Рэмси немедленно включил звукоглушение. — Капитан, они идут прямо на нас!
Спарроу нажал на сигнал тревоги.
— Они идут справа по нашему следу на расстоянии пятнадцати миль.
На полной скорости Спарроу развернул подлодку и баржу на северо-восток.
В помещение центрального поста влетели Боннет и Гарсия.
— На нас идет стая, — сообщил им Рэмси.
— Вы оба, к штурвалу, — приказал капитан.
Боннет с Гарсией встали на свои боевые посты. Боннет к штурвалу, Гарсия — к торпедному пульту. Спарроу подошел к Рэмси. — Глубина 800 футов , — доложил тот.
— Мы еще можем все изменить, — сказал Спарроу. — Лес, погружение.
Джонни, следи за атмосферой.
Рэмси включил генератор ангидразы на одно деление.
Палуба накренилась вниз.
— Джо, докладывай уровень глубины, — приказал Спарроу.
— Шесть тысяч восемьсот футов — давление 2880 фунтов на квадратный дюйм… 7000 футов и 3010 фунтов… 7500 и 3235… 8000 и 3440… 8500 и 3655… — В дрейф, — приказал Спарроу.
Боннет заглушил двигатели.
Гарсия продолжал докладывать:
— 8600 и 3700… начались изменения свойств воды, капитан… 8700 и 3750… это на девять фунтов выше нормы… — Понял.
— 8750 и 3780… это уже на восемнадцать фунтов выше нормы… — Понятно. Лес, выравнивай носовые рули глубины и переключи носовые телекамеры на главный экран.
— Дно в сорока футах, — доложил Рэмси. — Стая быстро сжимает строй.
Дальность — около одиннадцати миль.
Большой экран у них над головами показывал светлое пятно, а потом — совершенно неожиданно — донный ил.
— Сначала опускай «слизняка», — приказал Спарроу. Боннет поднял носовые рули еще до того, как они почувствовали, что баржа за ними проехала по дну. «Рэм» опустился в ил на глубине 8800 футов. Манометр показывал давление 3804 фунта на квадратный дюйм: на двадцать больше, чем должно было быть на этой глубине. — До стаи девять миль. Они разворачиваются веером. Я насчитал шестнадцать кораблей.
— Разворачиваются веером, — задумчиво повторил Спарроу. — Это означает, что они удивлены нашим… — Две подлодки направились к поверхности, — докладывал Рэмси. — Они посчитали, будто мы всплываем.
— Давление тут больше обычного, — размышлял Спарроу вслух. — Это означает, что плотное холодное течение или слой над нами сбило их акустиков с толку. Пока они не обнаружат металл, мы в безопасности. — Если мы не взорвемся, — сказал Боннет.
— Если у нас имеется ветчина, то есть и яичница с ветчиной, конечно же, если есть яйца, — сказал Рэмси.
Гарсия захихикал.
— Нам сейчас важнее всего расслабиться, — сказал Спарроу. — Нам не надо тех проблем, что были в прошлый… — Проблем-морблем, — перебил его Гарсия. — Все время только бу-бу-бу. Так он, может, псих… Может, ему захочется, чтоб мы делали тук-тук-тук… Джонни, я прав, а?
— Джо, я приказываю тебе пойти со мной, — приказал Спарроу.
У Гарсии покатились слезы.
— Мне надо облегчить душу, — всхлипнул он. — Я хочу исповедаться, но никто из вас… — Пошли! — Спарроу схватил его за руку и потащил к задней двери. — Спокойней, капитан, — сказал Рэмси.
Тот сделал глубокий вдох.
— Правильно.
— Я сам пойду, — сказал Гарсия. — Не буду сопротивляться. Я не хочу доставлять неприятностей. Я и так их доставил уже много. Чудовищных неприятностей. Меня никогда не простят. Никогда.
Он направился к двери, бормоча под нос:
— Никогда… никогда… никогда… — Каркнул ворон: «Никогда», — сказал Рэмси. С отсутствующим видом он потер все еще саднящую челюсть.
— Теперь кое-что становится ясным, — сказал Боннет.
— Что именно?
— Насчет пробивателя голов. Тебя к нам заслало ПсиБю.
— Только не ты, Брут, — вздохнул Рэмси.
— Точно, все сходится, — сказал Боннет. — Хепп тронулся, вот они и наслали тебя на нас, чтобы выяснить почему.
— Чего?
— Точно. Ты хочешь знать, кто из нас будет следующим.
— Им буду я, если еще немного послушаю твою чушь. Я… — Или же ты шпион, — сказал Боннет. — Хотя, догадываюсь, ты не из них.
— Ради Бога!..
— Я попытаюсь объяснить, — сказал Боннет. — Это не просто. Я, вообще-то, терпеть не могу головокопателей. Вы все, психдоктора, одинаковые. Исключительно… всезнайки. На каждый случай имеется объяснение: религиозность — это проявление глубинных комплексов, которые… — Да заткнись же ты! — вспыхнул Рэмси.
— То, что я пытаюсь сказать, чувствуется лучше, чем могу тебе вталдычить. Можешь назвать это своеобразным успокоительным. Иногда случалось держать врага в руках. Он напоминал мне насекомое, которое я мог раздавить.
— Ну и?
— Ну и. Я никогда не ловил врага… вот этими руками. — Он поднял руки и помахал в воздухе кистями. — Но именно здесь… я кое-чему выучился. — Чему, конкретно?
— Это может прозвучать глупо.
— Скажи уж как-нибудь.
— Может, не надо?
— Тебе очень важно сформулировать эту мысль, сосредоточиться на ней, — сказал Рэмси. При этом он думал: «Неважно что я сейчас делаю. Сейчас я выступаю в роли психоаналитика!»
Боннет вытер руки о футболку, поглядел на пульт управления. — Когда ты встречаешь своего врага и распознаешь его, касаешься его, ты вдруг понимаешь, что он похож на тебя: возможно, он даже часть тебя. — Он замотал головой. — Нет, не могу сказать правильно. — Попробуй.
— Не могу.
Боннет свесил голову и уставился в пол.
— На что это похоже? Попытайся сравнить с чем-нибудь.
Очень низким, почти неслышным голосом Боннет сказал: