Диму опять погрузили в лечебный сон еще на пару дней, чтобы погасить послезефирную лихорадку, но зато Лере разрешили навещать его в палате. Заново собранная по настоянию магистра экзаменационная комиссия в составе присмиревшей леди Сирин и еще двух независимых сновидиц подтвердила, что у Леры наличествуют сильные способности к магии Слова, сокрытые драконом на вступительных снах. И теперь перед девушкой открывалось множество возможностей. Сидя вечерами в палате спящего Димы и занимая себя вязанием, Лера раздумывала над будущим. Можно было стать на страже буквы и слова закона, как например Астельха, тем более, что голос у Леры был неплохим, что для законницы было немаловажным. Или можно было заниматься лечебной практикой, находя живые слова утешения и ободрения, то есть по сути стать психологом… или даже психиатром. Еще можно было податься в политику или журналистику… Но Лера чувствовала, что это все слишком ответственные занятия, где со своей невезучестью она может так накосячить, что зефирные драконы покажутся просто детскими войнушками в песочнице. Девушка вздохнула, подцепив двойную петлю в вязании и вытягивая ее. Нет, лучшего места, чем архивы или тихая библиотека, придумать было сложно. Да и у Василики есть чему поучиться.
Но Лере все не давал покоя один вопрос. Ее странный сон на вступительных экзаменах. Что это было? Предупреждение от бабули или кошмар, навеянный драконом? После случившегося Лера зареклась вязать из красной шерсти, но сейчас с удовольствием довязывала для Димы другой шарф, из белоснежной шерсти местных кашмирских коз, которую ей по доброте душевной раздобыл Атанасис. А вот что означали слова бабули во сне? Про то, чтоб сердце не отдавала? Хотя может имелось в виду, чтобы сердце не отдавала фальшивому Жоре? Но про родную кровь все равно непонятно… Или просто по цвету шарфа? Или вообще про ту странную нить на запястье?.. Лера покачала головой и отложила вязание, взглянув на мирно спящего Диму. Улыбка осветила ее лицо, и все тревоги и сомнения мигом выветрились из души. Завтра будет новый день.
ЭПИЛОГ
— Что заставляет вас так думать? — голос консула Акхари слегка завибрировал на низкой ноте.
Нистальф Везучий помялся, полез в карман и достал оттуда свернутые бумаги.
— Я провел дополнительное расследование. Понимаете, его вообще там не должно было быть.
— Магистр, яснее, пожалуйста. Будьте проще, и к вам потянутся, — жар-мотылек выразительно пошевелил кошмарными усиками, как бы намекая, что именно может к нему потянуться.
Рыжий плут заметно побледнел и заторопился, путаясь и проглатывая окончания слов.
— В снорочестве говорилось, что Избранный погибнет. Но Валери жива. Это раз. Зато граф Витте… Я специально узнавал! Академик Пипа де Ква уверила меня, что его рана была несомненно смертельной! А он жив-живехонек! Понимаете?
Невозмутимое лицо консула свидетельствовало об обратном.
— Да, можно все списать на способности Валери, но я думаю… я уверен!.. Подумайте вот о чем. Граф Витте мешал дракону. Постоянно. Началось все с первого нападения на зефиролет, когда юноша вместо Валери принял основной удар и лишился глаза. Потом он вытащил девушку из воды, когда дракон пытался ее утопить… А закончилось все тем, что граф, как истинный Избранный, не сомневаясь ни секунды, пожертвовал собственной жизнью ради нее!..
— И?
— Заковыка в том, что его не должно было быть на том самолете. Его приятель Игорь сообщил мне, что Дима в последний момент передумал и поднялся на борт. Избранный он, а не Валери!
Консул Акхари задумчиво сплел вместе кошмарные усики в гигантский знак вопроса и затянул глаза фиолетовой пленкой.
— Интересно… Но вы утверждали, что это Валери избавилась от дракона?
— В том-то и дело! — вскричал магистр и вскочил с места, заметавшись по кабинету. — Но смогла она это сделать только в состоянии сильнейшего аффекта, то есть видя, как истекает кровью и умирает ее любимый! Граф Витте и был тем самым досадным минусом в уравнениях, который так мешал дракону свести множество…
Консул открыл глаза и досадливо поморщился.
— Опять вы со своей математикой…
— Да поймите же! — осмелевший магистр подскочил к столу и развернул на нем бумаги, испещренные нестройными рядами формул. — Вот, глядите!
— Да помилуйте, что же я там могу увидеть?