С похмелья Машка была страшнее атомной войны. Поэтому, когда утром Лерочка объявила, что собирается отказаться от учебы в Академии, подруга сначала схватилась за голову, а потом прошипела:
— Дура. Идиотка блаженная. Хорош выделываться.
— Меня из жалости приняли!
— Не ори!.. Голова болит… и рука… Ох… — Машка потрусила рукой. — А что у меня с ладонью?!?
— Файербол пускала в бандитов!..
— Че?.. Хорош прикалываться!..
— Я не прикалываюсь, — Лерочка собирала свои скромные пожитки. — Атанасис сказал, что это были не просто экзамены, а еще и своего рода инициация скрытых способностей. Так что пользуйся, у тебя эти способности есть. А у меня — нет.
Машка, пошатываясь, встала на ноги и уставилась на подругу мутным взглядом.
— Значит так. Никуда ты не пойдешь.
— Пойду, — упрямо поджала губы Лерочка.
— Забыла, что ты пообещала маме?
— Не смей вмешивать мою маму!
— Вера Григорьевна так мечтала, чтобы ты закончила вуз!
— Я бы и закончила!.. Дома!.. Если бы не это все!..
— Неважно, закончишь здесь. В память о маме!
— Это нечестно!
— А мне плевать. Я тебя никуда не отпущу. И принца найду…
Лерочка не выдержала, схватила подвернувшуюся под руку подушку и стукнула Машку по голове.
— Замолчи!!! Чтоб я больше не слышала ни про каких принцев!
— Хорошо, — неожиданно покладисто отозвалась Машка, отплевываясь от перьев из порванной подушки. — Но только если ты пообещаешь не бросать учебу.
Предметы делились на ординарные, то есть общие для всех, и неординарные, которые отличались для разных направлений. Историю и географию Зефирных островов для всего курса иномирян читал чебурашковый профессор Дессар с нежно-фиолетовой кожей, печальными розовыми глазами и такими большими ушами, что при ходьбе они раздувались парусами. После вчерашней вечеринки многих мучило похмелье, и профессора почти никто слушал. Одна Лерочка исправно конспектировала, понимая, что рассчитывать опять придется только на собственное усердие, раз талантом бог не наградил. Она всего лишь раз позволила себе мельком взглянуть на Диму. Он сидел вместе с Игорьком и вторым пилотом Боинга, которого звали Влад. Света выгодно расположилась рядом ниже, в платье с очень откровенным декольте, которое выставляло все ее прелести напоказ. Девушка постоянно крутилась и кокетничала с парнями. Лерочка до боли в пальцах сжала карандаш и… сломала его пополам.
— Вот черт!..
Машка со страдальческой гримасой подвинула ей свой и опять уронила голову на руки.
— … А это остров Юзга… Здесь обитают пупырки. Остров славится своими болотами, лечебными грязевыми гейзерами и животворными пиявками…
— Фу, гадость, — пробормотала Машка. — Господи, какую же хрень я должна слушать!..
— Вы эту хрень еще выучить и сдать должны! — профессор неожиданно повысил голос до визга и подпрыгнул на месте, хлопнув ушами. — И будьте уверены, для этого придется очень сильно постараться!
Машка сникла.
— Юзга — один из лучших курортов. Правит островом монаршая семья Дю Жобенов…
Кто-то не выдержал и хихикнул, чем привел профессора в неистовство.
— Нет, ну я тоже хочу посмеяться! — завопил он, подпрыгивая в воздух и возмущенно хлопая ушами. — Почему мне не смешно, а?!? Почему, я вас спрашиваю?!?
Студенты притихли, давясь смехом в кулаки. Профессор Дессар еще немного попрыгал по залу, потом успокоился, подобрал юбочки мантии и продолжил:
— Казну острова питают доходы от туризма и лечебниц, но более всего Юзга известна своей клюквой.
Профессор постучал пальцем по висящим в воздухе осколкам хрустальной призмы, и они послушно сложились в новое изображение. Перед слушателями возникла самая обычная клюква.
— Она экспортируется в ограниченных количествах и идет преимущественно к столу королевских особ… Изысканный и крайне полезный деликатес…
Машка заинтересованно подняла голову, отобрала у Лерочки карандаш и стала записывать.
Чебурашковый профессор совсем озверел к концу лекции и задал бедным студентам реферат на тридцать рукописных листов по истории острова Мары, родины жар-бабочек. Тем не менее, Дима отважился спросить у Дессара, на каком острове живут драконы. Вопреки ожиданиям, профессор не рассердился, а напротив, необычайно возбудился, его уши стали торчком: