И сейчас Дельбхаэм не дрожала от страха, как многие женщины, и лицо ее выглядело оживленным, полным какого-то ожидания. В руках она держала рогатину Бьярни, которая называлась Медвежья Смерть.
– Посмотрим, не удастся ли тебе сегодня насадить на нее хорошего, жирного медведя! – тихо сказала Дельбхаэм сыну по-уладски. – Я думаю, что это так и будет!
Не успел Бьярни ответить ей, как его обступили другие женщины.
– Ты думаешь, это может быть «морской конунг»? – тревожно спросила фру Лив.
– Или это какой-то враг нашего отца? – подхватила Йора.
– Нет причин так сильно тревожиться! – Бьярни постарался успокоить их обеих. – Мы принимаем меры на всякий случай. Может быть, эти люди просто сбились с пути из-за бури и теперь уйдут своей дорогой, раз уж буря кончилась. Просто мы не должны дать застать себя врасплох, если что, вот и все. Да и разве у нашего отца есть такие враги?
О том, что хозяин одного из чужих кораблей скорее всего фьялленландский конунг Торвард сын Торбранда, Бьярни пока не стал рассказывать, чтобы не пугать женщин раньше времени. Вопреки сказкам, фру Лив вовсе не была злой мачехой и не питала никаких дурных чувств к побочному сыну своего мужа и даже к его матери. А ее дочь, йомфру Йордвейг или, по-домашнему, Йора, была лучшим другом Бьярни. Она так же твердо, как и он сам, верила, что ему суждено стать большим человеком и прославиться, и втайне досадовала на отца, который никак не хочет объявить его свободным. «Конечно, хёвдинг не хочет, чтобы наследство пришлось делить на три части вместо двух! – втолковывала ей фру Лив. – Да еще и твое приданое. Мы, конечно, очень любим Бьярни, но ты же не хочешь, чтобы размер твоего приданого уменьшился из-за его доли и из-за этого тебе достался жених похуже!» – «Но отцу не придется ничего делить! – убеждала ее Йора. – Ведь Бьярни сам раздобудет себе все, что ему понадобится! Мое приданое только увеличится, если дать Бьярни возможность себя проявить! Пусть только отец признает его свободным, и вот увидишь, он и для себя найдет самую красивую и богатую невесту!»
У нее были основания так говорить. В придачу к прочим достоинствам Бьярни был хорош собой, что бросалось в глаза каждому, несмотря на простую одежду: рослый, с прекрасно развитыми, сильными руками, широкими плечами. Высокий прямоугольный лоб говорил об уме, а черты лица, правильные и приятные, обычно хранили дружелюбное выражение, так что на каждого, кто его видел, Бьярни обычно производил самое положительное впечатление. Видно было, что это человек неглупый и решительный, но при этом довольно мягкого нрава. Ясный взгляд серо-голубых глаз, широкая располагающая улыбка, всегдашняя готовность помочь чем надо привлекали к нему любовь и домочадцев, и соседей. Рыжеватые, как у матери, волосы ему приходилось стричь коротко, как всякому низкородному, и они все время топорщились надо лбом. Что, впрочем, не мешало многим молодым женщинам находить его весьма привлекательным. Но женить своего побочного сына, хоть тому и сравнялось уже двадцать четыре года, Сигмунд хёвдинг не торопился: видно, сам еще не решил, признавать того или нет, и оттого не знал, какая жена ему подойдет – свободная или из тех, что приобретают на рынке в Винденэсе.
Нрав у Бьярни тоже был легкий: он довольно спокойно воспринимал свое зависимое положение, но в душе не считал себя хуже свободных братьев и вполне отдавал себе отчет в том, что почти во всем, кроме происхождения, их превосходит. Другой бы жил со жгучей обидой на людей и судьбу за такую несправедливость, но гордость Бьярни проявлялась иначе: он считал делом чести жить так, чтобы не стыдиться ни одного своего слова или поступка и тем доказать, что и в рабстве можно быть достойным человеком. И ему это удавалось: дома и в округе его уважали, а рабское его происхождение воспринимали как некий изъян, случайно доставшийся хорошему человеку, – вроде чересчур заметного родимого пятна.