Карридин издал какой-то звук – наполовину стон, наполовину всхлип. Ему казалось, что шея его вот-вот сломается.
Рыча, мурддраал швырнул его через всю комнату. Карридин врезался в дальнюю стену и, оглушенный, соскользнул на ковер. Лежа ничком, он судорожно силился вдохнуть.
– Ты понял меня, человек?
– Я… я слушаю и повинуюсь, – выдавил Карридин, уткнувшись лицом в ковер.
Ответа не было. Он повернул голову, морщась от боли в шее. В комнате, кроме него, никого не было. Полулюди скачут на тенях, как на лошадях, – так гласили легенды – и, сворачивая в сторону, исчезают. Никакая стена не способна помешать им. Карридину хотелось плакать. Он поднялся, проклиная потоки боли, распространявшиеся от запястья.
Дверь распахнулась, и в комнату торопливо вкатился Шарбон. Пухлый человечек держал в руках корзину. Он замер на месте, уставившись на Карридина:
– Хозяин, с вами все в порядке? Простите меня за отлучку, хозяин, но я ходил покупать фрукты для вашего…
Левой рукой, не пострадавшей при встрече с мурддраалом, Карридин выбил корзину из рук Шарбона, отчего сморщенные зимние яблочки раскатились по коврам, и тыльной стороной ладони отвесил слуге сильную оплеуху.
– Простите меня, хозяин, – прошептал Шарбон.
– Подай бумагу, перо и чернила, – прорычал Карридин. – Пошевеливайся, остолоп! Мне нужно разослать приказы. – «Но какие приказы? Какие?»
Шарбон помчался исполнять распоряжение, а Карридин, сотрясаемый дрожью, не сводил взгляда с глубоких царапин, избороздивших столешницу.
Глава 1. Ожидание
Вращается Колесо Времени, эпохи приходят и уходят, оставляя в наследство воспоминания, которые становятся легендой. Легенда тускнеет, превращаясь в миф, и даже миф оказывается давно забыт, когда эпоха, что породила его, приходит вновь. В эпоху, называемую Третьей, эпоху, которая еще будет, эпоху, которая давно миновала, поднялся ветер в Горах тумана. Не был ветер началом. Нет ни начала, ни конца оборотам Колеса Времени. Оно – начало всех начал.
Ветер мчался через голубые от затянувшей их утренней туманной дымки широкие долины, где высились вечнозеленые леса и где на пустошах лишь собирались пробиться травяная зелень и дикие цветы. Ветер взвыл, проносясь над наполовину ушедшими в землю руинами и над разрушенными монументами, о которых давно позабыли, как позабыли и о тех, кто их создал. Ветер стонал на перевалах, в путанице выветренных скал меж горными пиками, увенчанными шапками никогда не тающих снегов. Плотные облака так облепили горные вершины, что их белые волны казались одним целым со снегами.
В низинах зима уже ушла или уходила, но здесь, на возвышенностях, она подзамешкалась, нашивая на горные склоны громадные белые заплаты. Только вечнозеленые деревья сумели удержать на своих ветвях листву или хвою, остальные стояли голыми, бурые и серые на фоне скал и еще не ожившей земли. Здесь не слышалось иных звуков, кроме шороха и свиста порывистого морозного ветра меж заснеженных камней. Казалось, земля замерла в ожидании. В ожидании чего-то, что должно вот-вот начаться.
Перрин Айбара, сидевший на лошади среди сосен в зарослях болотного мирта, вздрогнул и поплотнее закутался в подбитый мехом плащ, так плотно, насколько позволяли длинный лук в руке и большой топор-полумесяц на поясе. Это был добрый боевой топор; Перрин качал мехи в тот день, когда мастер Лухан его выковал. Ветер рванул плащ юноши, стягивая капюшон с лохматых кудрей, и проник под куртку; пытаясь согреть пальцы ног, Перрин пошевелил ими внутри сапог и поерзал в седле с высокой лукой, но мысли его были вовсе не о холоде. Оглядывая своих пятерых спутников, Перрин гадал, разделяют ли они его ощущение. Не просто переживания из-за той задачи, ради которой их направили сюда, но чего-то большего.
Ходок, конь Перрина, переступил копытами и мотнул головой. Мышастого жеребца он назвал так за быстроногость, но сейчас Ходок словно бы чувствовал раздражение и нетерпение своего всадника.
«Устал я от этого ожидания, от всего устал! Сидим тут, а Морейн держит нас крепко, будто клещами. Чтоб тебе сгореть, Айз Седай! Когда ж это кончится?»
Сам того не сознавая, Перрин принюхался к ветру. В воздухе преобладал запах лошадей, но людьми и человеческим по́том тоже попахивало. Под деревьями недавно пробежал кролик; страх усиливал его бег, но шедший по следу лис не прикончил свою добычу на месте. Перрин вдруг сообразил, чем он занят, и одернул себя. «Положим, на таком ветру мне вполне может заложить нос». Он едва ли не желал заполучить себе насморк. «И я бы уж точно не позволил Морейн избавить меня от него».