Я не могу смириться. Только и всего. Не привыкла пасовать и отступать. И буду бороться до конца, даже если это просто агония. По фиг. Лучше делать, чем потом корить себя, что могла что-то изменить, но не пошевелила и пальцем. Прорвёмся.
Драконище шагает широко. По его лицу ничего нельзя понять, но мне почему-то кажется, что он взбешен. Интересно: это он на нас злится, или брат вывел из себя? Такой может. Невольно вспоминаю его подмигивающий из-под чёлки глаз, широкую улыбку и чувствую, как у меня губы сами по себе растягиваются от уха до уха.
Босс уже почти пролетел мимо, как вдруг резко обернулся всем корпусом и угрожающе навис надо мной.
— Что вас так веселит, Лунина? О чём грезим?
Ну вот. Нашёлся козёл отпущения. У Драконища серые, со стальным блеском глаза, но обжигают они не хуже инквизиторских костров.
— Ни о чём, господин Драконов, — спокойно отвечаю, опустив очи в пол и расслабив мышцы лица. В такие моменты лучше прикинуться тупой запуганной овцой.
Он слегка медлит, наверное, раздумывая, чем ещё уколоть меня, а потом продолжает путь. Я осторожно выдыхаю. Пронесло.
И всё. Дальше день покатился, как сыр, смазанный маслом: бесконечно бурный и долгий, моментами весёлый и творческий. Драконище ушло после обеда, и все выдохнули. Стало свободнее, радостнее. Как ни крути, а его присутствие угнетает. Ксении он заявил, что сегодня больше не появится в офисе. И эта новость положительно сказалась на всеобщей работоспособности.
Под конец дня я вымоталась до предела.
— Ник, мы там не доделали немного, — винятся Люда и Натаха. — Вычитать надо. Ну, подправить, естественно. А ещё пришли материалы от фрилансеров.
— Посмотришь на сайт? — спрашивает веб-дизайнер Серёга и скорбно сморкается в огромный клетчатый платок.
Я улыбаюсь им и киваю. Конечно, я всё сделаю. В опустевшем офисе балдею от тишины звоню Егору.
— Не грусти, Луноход. Это всего лишь работа. Постараюсь побыстрее, но, наверное, приеду нескоро, — вздыхаю, услышав расстроенный голос любимого мужчины.
Собираюсь с духом и настраиваюсь. И замечаю пять пропущенных звонков. Чёрт.
Тинка. Набираю знакомый номер.
— Тина, я же просила: не звони мне.
— Да ты забыла обо мне! — возмущается сестра. — Тебе плевать на меня! Сама вложишь в пасть льву и челюсти захлопнешь. И порадуешься моей преждевременной кончине!
— Не приукрашивай, прошу тебя, — я так устала, что не хотелось ни спорить, ни возражать, но с Тиной показывать слабость нельзя.
— Смотрины назначены через две недели, прикинь?
— Прикинула. Дальше что?
— Не бросай меня! — в голосе Валентины — паника. — Отец даже не сказал, кто счастливый жених! Подозреваю, подложит он меня под любого, лишь бы у него была гора денег.
— Я тебя не брошу, пообещала же, — терпеливо втолковываю совсем обезумевшей Тинке. — Две недели. Целых две недели, слышишь? Расслабься. А там — прорвёмся. Слово даю.
Сестра шумно выдыхает, почти успокоенно бубнит и выкручивает мне руки, напоминая сотый раз о данном обещании: уговорить отца не выдавать её замуж. Она отключается, и я наконец расслабляюсь.
— Слава богу. Теперь можно и поработать, — произношу вслух и вздрагиваю, заслышав шаги за спиной. Волосы на затылке у меня встают дыбом.
13. Драконов
Она вздрагивает, как трусливый заяц, оборачивается. Взгляд у неё абсолютно дикий.
Мысленно потираю руки: о, да, мне таки удалось её напугать.
— Ч-что вы здесь делаете? — голос её раздаётся гулко в пустом помещении.
— Хороший вопрос. Хотел спросить то же самое.
— Я… э-э-э… это… — блеет она, а глаза у неё бегают, как у воришки, пойманного на месте преступления. Собственно, всё так и есть.
Жду, когда она признается в своём грехопадении, но Лунина каяться, по всей видимости, не собирается. Что ж, я не против поиграть в кошки-мышки.
— Идите домой, Лунина. Рабочий день окончен, и вам нечего здесь делать, — побольше холода и металла в голосе. Впрочем, я даже не переигрываю: во-первых, я жду своего безопасника, и мне не нужны лишние глаза и уши, а во-вторых, она меня раздражает. И тем, что торчит здесь, и тем, что пытается лгать. Недосказанность — тоже ложь. Я прекрасно знаю, почему она остаётся по вечерам: делает чужую работу. Не пойму только, зачем ей это нужно. Что за странное патриотическое рвение? Но раз она не хочет признаваться, подожду я. У меня достаточно терпения, чтобы её переиграть.
Мы стоим друг напротив друга и меряемся взглядами. Я позволяю насмешке коснуться моих губ. Грязной и оскорбительной. Раздеваю её глазами. Задерживаюсь на грудках-мячиках. Вижу, как вспыхивают её щёки. Ну же!