— К тому, — между тем, рассудительно ответил Мерлин, — что в любом случае лучше будет попрощаться и красиво поставить точку. И если бы что-то в подобном духе не произошло само, можно было просто устроить нужную инсценировку.
— Как цинично.
— Все лучше, чем намеренное самоубийство.
— Не было никакого самоубийства.
— Рассказывай.
— Тогда зачем ты вообще меня отпустил, если так думал?
— Затем, чтобы не мешать нарыву вскрыться самому, чтобы не мешать одуматься, будто это было чье-то другое решение, и, в итоге, сделать все правильно.
— Вы рисковали Ланселотом.
— Ничего подобного. Чем меньше при тебе было людей, тем легче их уничтожить, тем менее вероятности, что ты кому-то это позволишь. А чтобы защитить их, придется самому оставаться невредимым.
— Я иногда просто с ума схожу от подобных твоих выкладок. Но в конце получилось не очень чисто, да?
— Почти. На самом деле, ты все-таки успел увернуться. Насколько нужно. Как будто точно рассчитал, как будет и впечатляюще, и безопасно.
— Как это мило… ты шутишь?
Он рассмеялся.
— Нет. Просто уверен, что на этот раз это действительно была случайность. А они — случаются. Хотя… надеюсь, на этом просто можно закончить историю и подобные настроения уже не повторятся. Все подошло к концу, исчерпалось, замкнулся круг.
— Какой еще круг? — спросил я с подозрением.
— Порочный. Ты не мог их оставить по доброй воле. Но теперь та часть тебя, которая могла бы принадлежать этому миру, честно мертва, а твоя жизнь — принадлежит совсем другому миру.
— Все равно, что умереть во сне? — хитро усмехнулся я. — Иногда это всего лишь ведет в другой сон.
— Но мы же говорим о настоящих снах? И настоящей жизни.
— Мм… да. — Чем докажешь?
— Потому что все остальное, пока мы есть, не существует.
— Да. Точно. Как банально.
Он посерьезнел.
— Но больше действительно ничего нет.
— Ничего, кроме миров, которые мы выдумываем, и которые выдумывают нас? И если в них нет ничего, кроме того, что в нас самих — почему они бывают так отвратительны. Даже если все понимаешь заранее, не придешь к итогу, пока не пройдешь дороги.
— Потому и было бесполезно тебя отговаривать. В каждом из случаев.
— И тот, кто, может быть, есть «наверху», в каждом из случаев думает так же?
— Вероятно. Выражаясь фигурально.
— Эх, как бы хотелось обойтись без прощаний. Как в одной из легенд — пал туман, и разразилась страшная буря, а когда она прекратилась, тело его исчезло бесследно.
— А может, хватит магии? Сделаем все по-человечески?
— И это говорит мне Мерлин?!
— Нет. Это говорю я. А не Мерлин.
— И потому мы доедем в этой ужасной компании целой процессией до берега моря, и затем отчалим в явившейся по зову волшебников зачарованной барке. Очаровательно. И очень материалистично! Особенно очаровательно, что все это время мне придется делать вид, что я вот-вот скончаюсь.
— Ну, дорогой мой, надо же как-то отвечать за свои поступки!
— А за ваши поступки? Вот сейчас я решу, что мне все надоело, встану и уйду — обратно в Камелот. Каждый человек в этой «процессии» хочет этого! И Мордред, и Гвенивер, и Моргейза, и все рыцари из легенд! А я должен их обманывать?
— Потому что если ты сделаешь это, ты действительно умрешь.
— ? … Насколько я понимаю, процесс мы уже остановили…
— Не от раны. Ты понимаешь, о чем я говорю. — Он выдержал довольно зловещую паузу. — Тут ты можешь продолжать жить. Сколько угодно. Но ты отлично знаешь, что на самом деле ты умрешь.
Еще пауза.
— Это же не загробное царство, — наконец снова заговорил я. — Это другое измерение.
— Мир иной. Угу.
— Не смешно, — решил я после еще одного затянувшегося молчания.
— Еще как не смешно.
— Но это же то, что мы делаем всю жизнь. Постоянно бываем в других мирах. Какая разница?